Рассказы. Аркадий Аверченко

Насколько я помню, это именно четырнадцатая соната.

      Я недоверчиво посмотрел на его зеленое лицо.

      – Объясните мне… Какие бы изменения сделали вы, если бы вам пришлось переделать эту вещь опуса на два выше?.. Или дернуть даже шестую сонату… А? Чего нам с вами, молодой человек, стесняться? Как вы думаете?

      Он заволновался.

      – Так нельзя… Вы вводите в настроение математическое начало… Это продукт моего личного переживания! Подходите к этому, как к четырнадцатой сонате.

      Я грустно улыбнулся.

      – К сожалению, мне трудно исполнить ваше предложение… О-очень трудно! Четырнадцатой сонаты я не увижу.

      – Почему?!!

      – Потому что их всего десять. Скрипичных сонат Бетховена, к сожалению, всего десять. Старикашка был преленивым субъектом.

      – Что вы ко мне пристаете?! Значит, эта вещь игралась не на скрипке, а на виолончели!.. Вот и все! На высоких нотах… Я и переживал.

      – Старик как будто задался целью строить вам козни… Виолончельных-то сонат всего шесть и состряпано.

      Мой собеседник, удрученный, стоял, опустив голову, и отколупывал от статуи кусочки гипса.

      – Не надо портить статуи, – попросил я. Он вздохнул.

      У него был такой вид, что я сжалился над заблудившимся импрессионистом.

      – Вы знаете… Пусть это останется между нами. Но при условии, если вы дадите мне слово исправиться и начать вести новую честную жизнь. Вы не будете выставлять таких картин, а я буду помалкивать о вашем этом переживании. Ладно?

      Он сморщил зеленое лицо в гримасу, но обещал.

      Через неделю я увидел на другой выставке новую его картину: «Седьмая фуга Чайковского, Оп. 9, изд. Ю. Г Циммермана».

      Он не сдержал обещания. Я – тоже.

      Магнит

I

      Первый раз в жизни я имел свой собственный телефон. Это радовало меня, как ребенка. Уходя утром из дому, я с напускной небрежностью сказал жене:

      – Если мне будут звонить, спроси – кто и запиши номер.

      Я прекрасно знал, что ни одна душа в мире, кроме монтера и телефонной станции, не имела представления о том, что я уже восемь часов имею свой собственный телефон, но бес гордости и хвастовства захватил меня в свои цепкие лапы, и я, одеваясь в передней, кроме жены, предупредил горничную и восьмилетнюю Китти, выбежавшую проводить меня:

      – Если мне будут звонить, спросите – кто и запишите номер.

      – Слушаю-с, барин!

      – Хорошо, папа!

      И я вышел с сознанием собственного достоинства и солидности, шагал по улицам так важно, что нисколько бы не удивился, услышав сзади себя разговор прохожих:

      – Смотрите, какой он важный!

      – Да, у него такой дурацкий вид, что будто он только что обзавелся собственным телефоном.

II

      Вернувшись домой, я был несказанно удивлен поведением горничной: она открыла дверь, отскочила от меня, убежала за вешалку и, выпучив глаза, стала оттуда манить меня пальцем.

      – Что такое?

      – Барин, барин, – шептала она, давясь от смеха. – Подите-ка, что я вам скажу! Как бы только