Лучше не бывает. Айрис Мердок

больше об этом мне ничего не скажет, думал Дьюкейн.

      – Видите ли, мистер Макграт, я слышал, что в проданной вами истории говорилось о шантаже. Не будете ли вы так любезны просветить меня, о чем шла речь?

      Лицо Макграта опять порозовело, это придавало ему просто младенческий вид.

      – Шантаж? – сказал он. – Я ничего не говорил о шантаже. Я не говорил ни слова об этом.

      – Слова не важны, – сказал Дьюкейн. – Важна суть. Некоторая сумма перешла в другие руки, не так ли?

      – Я ничего не знаю об этом, – сказал Макграт. – Ребята из газеты говорили об этом, это была их идея, правда.

      – Но они не могли просто придумать это. Вы должны были что-то сказать им.

      – Они заговорили об этом, – сказал Макграт, – они первые. А я сказал им, что мне ничего об этом не известно, совершенно точно.

      – И все же вы что-то знали или догадывались о чем-то? О чем?

      – Мистер Рэдичи однажды сказал что-то такое, но я плохо понял его. Я говорил ребятам…

      – Что он сказал?

      – Дайте вспомнить, – сказал Макграт. Теперь он открыто смотрел в лицо Дьюкейну. – Он мне сказал, дайте вспомнить, что кто-то требует у него денег. Но он не сказал кто и вообще больше об этом не говорил ни слова. А может быть, я не понял его как следует и теперь вижу, что не надо было об этом говорить, но эти ребята так пристали, будто это самое главное во всей этой истории.

      Он лжет, подумал Дьюкейн. По крайней мере, насчет Рэдичи. Вдруг с внезапной ясностью к нему пришло подозрение: шантажистом был сам Макграт. Может быть, и правда, что газетчикам удалось выжать из него намек на шантаж. Тут алчность победила шотландскую хитрость Макграта. Он, несомненно, воображал, что выйдет сухим из воды. Неумелый мошенник, подумал Дьюкейн.

      – Я предполагаю, вы думали, что вам все сойдет с рук, мистер Макграт? – спросил Дьюкейн, приятно улыбаясь. – То есть вы были уверены, что мы не узнаем, кто продал газетам всю эту историю?

      Макграт посмотрел на него с облегчением и даже громко вздохнул.

      – Ребята из газеты говорили, что никто не прознает.

      – Ребята из газеты что угодно скажут, – ответил Дьюкейн, – если они хотят от вас что-то узнать.

      – В следующий раз буду знать, – сказал Макграт, – я имею в виду…

      Они оба рассмеялись.

      – Должен ли я понимать, мистер Макграт, что вы мне рассказали в основном то же самое, что и газетчикам?

      – Да, сэр, хотя, конечно, они так все переиначили, когда записывали, но больше я им ничего не говорил.

      – Вы ничего не утаили, мистер Макграт? Я бы вам не советовал этого делать, скоро все материалы будут у нас в руках. Вы уверены, что вам нечего больше сказать мне?

      – Нет, больше ничего, сэр. – Макграт помолчал. Потом он сказал: – Вы, наверно, плохо думаете обо мне, сэр. Да и выглядит это плохо, конечно, – продавать историю о джентльмене, который только что умер, тем более сам убил себя. Но мне нужны деньги, понимаете, сэр. Дело совсем не в том, что мне, предположим, не нравился мистер Рэдичи, в этом не было ничего личного. Он был очень добр ко мне – мистер Рэдичи, и я действительно любил