Посол Урус-Шайтана. Владимир Малик

Он говорил о себе в третьем лице. – Надо быть последним дурнем, чтобы решиться на такое! Я вижу, ты уже каешься. Тебе не хочется умирать. Еще бы! Ты уже понял, что за ошибку – стать на пути Чернобая – ты рассчитаешься своей дурной головой! Ты ведь уже жалеешь, что вступился за тех пташек! – Он кивнул головой на ветряк, где один из парней снова связывал девушек. – Тебя мучает мысль, что никто никогда не узнает о твоей смерти… И не узнает! Ты скоро отправишься на тот свет!.. С моей помощью, конечно!.. Ха-ха-ха!..

      Звенигора вздрогнул от этого хриплого смеха, как от прикосновения гадюки. Понимая, что терять уже нечего, он внезапно рванулся и ударил врага ногами в живот. Чернобай вскрикнул и кубарем покатился по земле.

      Его парни кинулись на Звенигору. Один рукояткой пистолета с размаха ударил по голове, другой, бросив девчат, навалился всем телом, заломил казаку руки назад.

      – Не убивайте! – крикнул, корчась, Чернобай. – Я сам!

      Парень помог ему подняться. Согнувшись и держась за живот, он медленно подошел к Звенигоре, выхватил из ножен короткий татарский кинжал. Перекошенное от боли и злости лицо посинело, как у мертвеца, оскалилось неестественно дикой гримасой.

      «Куда ударит? В сердце? В живот? Или перережет горло?» – мелькнула в голове казака мысль.

      Почему-то совсем не чувствовал страха. Словно не о его жизни шла речь. Тело казалось чужим, деревянным. Только снова в мозгу, как молния, мелькнула мысль: «А поездка в Турцию? Что подумает Серко?

      Ведь он никогда не узнает, что со мной случилось… А мать? Бедная моя!..»

      Но Чернобай не ударил. Подержав кинжал в руке, скользнул взглядом по кустарнику и крикнул парням:

      – Хлопцы, мигом очистите ровненький граб и хорошенько заострите – посадим эту стерву на кол! Да быстрее!

      Парни выхватили сабли и побежали к лесу.

      В это мгновение со склона донесся резкий свист. Потом повторился. Кто-то, очевидно, подавал сигнал тревоги…

      – Назад! – крикнул Чернобай, и парни подбежали к нему. – Бросьте его на коня! Возьмем с собой. Сейчас некогда. Но, клянусь пеклом, он у меня еще сегодня будет корчиться на колу!

      Сопя и ругаясь, парни подхватили Звенигору, взвалили на коня, арканом связали ноги, крепко приторочили к седлу. Потом то же самое проделали с девушками.

      Подъехал всадник.

      – Что там? – тихо спросил Чернобай.

      – Кто-то едет по склону вверх.

      – А, черт! Заткните ему рот, а то, не ровен час, начнет кричать.

      Звенигоре всунули в рот шершавый вонючий кляп. Дышать стало тяжело. От удара пистолетом гудела голова.

      – Ну, айда! – Чернобай вскочил на коня. – Митрофан, береги мне его как зеницу ока. В случае опасности нож под ребро. Чтоб и не пикнул!

      Отряд рысью выехал на лесную дорожку, что петляла меж голых деревьев. Никто не разговаривал, только глухо топали копыта.

      Вскоре началась степь. Густые сумерки окутывали землю.

      Луна еще не взошла, и холодное зимнее небо серым колпаком опускалось сверху.

      У Звенигоры