Посол Урус-Шайтана. Владимир Малик

полторы тысячи цехинов![16]

      Али проглотил слюну, словно подавился.

      – По пятьсот.

      Чернобай отрицательно покачал головой.

      – По шестьсот. – Али облизал языком пересохшие на морозе губы.

      – Ты выручишь по три тысячи, Али. Я знаю. Таких девчат еще никогда не продавали ни в Кафе, ни в самом Стамбуле. Они стоят больше, чем все твои невольники. – Чернобай скосил глаза в ту сторону, где ясырь. Мне они тоже не даром достались…

      – Знаю, каждый охотник, выходя на охоту, рискует… Но денег ты за них не платил.

      – Не стоила б овчинка выделки… Так какое твое последнее слово?

      – По восемьсот – и ни цехина больше!

      – Хорошо, – согласился Чернобай. – Но в случае опасности… сам понимаешь, они должны навек замолкнуть. Я рискую головой!

      – Зачем такая разговор! – обиделся Али. – Не маленькая я, знаю. Удар саблей – башка с плечей!

      Из-под полы засаленного тулупа достал мошну, отсчитал деньги, потом кивнул на Звенигору:

      – А этого за сколько?

      – Этот не продается, – сердито ответил Чернобай.

      – Жаль. Видно, крепкая казак. Дуже допре работника могла стать. Бакшиш за него дала бы большой! Может, продашь?

      Чернобаевы парни переглянулись. Один из них крякнул, очевидно желая что-то сказать. Но Чернобай поспешно отрезал:

      – Нет, он мне самому нужен. Прощай, мурза. Наш договор остается в силе?

      – Конечна. Моя думает, будут еще на Украине красивые девчата? – Али хихикнул. – Прощай, ага Петро! Пусть бережет тебя Аллах!

      Чернобай вскочил на коня, еще раз махнул рукой, прощаясь с Али, и небольшой отряд из пяти всадников нырнул в темноту.

      6

      Промерзшая земля звонко гудела под копытами коней. Шелестел колючий обледеневший бурьян. Щербатый месяц раскачивался посреди неба, словно пьяный, и казалось, вот-вот сорвется и трахнется лысиной об крутой холм. И тогда настанет тьма.

      Звенигора знал, что не месяц качается, а он сам колышется в седле. Тело совсем занемело. Туго связанные руки и ноги затекли, он перестал их чувствовать. Жесткий кляп ободрал ему и язык и рот, приходилось глотать собственную солоноватую кровь. Нестерпимо хотелось пить.

      Его везли на смерть. Он знал об этом. Но где произойдет казнь и какую лютую смерть придумал Чернобай, его уже не интересовало. Лишь бы скорее все кончилось…

      У высокого кургана, что виднелся на фоне синего неба, Чернобай остановился.

      – Митрофан, на вершине много камней… Пойди принеси каменюку для этого байстрюка. Да не мешкай! – Парень бросился к кургану, а Чернобай обратился к Звенигоре: – Только не думай, чертово отродье, что мы тебя утопим. Нет, голубчик, это была бы слишком легкая смерть для такого… Мы посадим тебя на кол и подождем, пока он вылезет у тебя через горло… Вот какой смертью помрешь, голубчик!.. Зато и на том свете закажешь всем за тридевять земель обходить Чернобая!.. А потом привяжем тебе на шею камень и кинем в озеро, на корм карасям. Чтоб и следов не осталось!..

16

Цехин – старинная венецианская золотая монета (ит.).