Судьба человека. Поднятая целина (сборник). Михаил Шолохов

начать, и через неделю иностранные пароходы привезут и орудия и винтовки. Аэропланы и те будут. Ну?..

      – Дайте подумать, господин есаул! Не невольте сразу…

      Гость со все еще не сошедшей с лица бледностью прислонился к лежанке, сказал глуховато:

      – Мы не в колхоз зовем и никого не неволим. Твоя добрая воля, но за язык… гляди, Лукич! Шесть тебе, а уж седьмую… – и легонько покрутил пальцем застрекотавший в кармане нагановский барабан.

      – За язык могете не сомневаться. Но ваше дело рисковое. И не потаю: страшно на такое дело идтить. Но и жизни ход отрезанный. – Помолчал. – Не будь гонения на богатых, я бы, может, теперь, по моему старанию, первым человеком в хуторе был. При вольной жизни я бы зараз, может, свой автомобиль держал! – с горечью заговорил после минутного молчания хозяин. – Опять же одному идтить на такие… Вязы[8] враз скрутят.

      – Зачем же одному? – с досадой перебил его гость.

      – Ну, да это я так, к слову, а вот – как другие? Мир то есть как? Народ-то пойдет?

      – Народ – как табун овец. Его вести надо. Так ты решил?

      – Я сказал, Александр Анисимыч…

      – Мне твердо надо знать: решил ли?

      – Некуда деваться, потому и решаю. Вы все-таки дайте кинуть умом. Завтра утром скажу остатнее слово.

      – Ты, кроме этого, должен уговорить надежных казаков. Ищи таких, какие имели бы зуб на Советскую власть, – уже приказывал Половцев.

      – При этой жизни его всякий имеет.

      – А сын твой как?

      – Куда же палец от руки? Куда я, туда и он.

      – Ничего он парень, твердый?

      – Хороший казак, – с тихой гордостью отозвался хозяин.

      Гостю постелили серую тавреную полсть и шубу в горнице, возле лежанки. Он снял сапоги, но раздеваться не стал и уснул сразу, едва лишь коснулся щекой прохладной, пахнущей пером подушки.

      …Перед светом Яков Лукич разбудил спавшую в боковой комнатушке свою восьмидесятилетнюю старуху мать. Коротко рассказал ей о целях приезда бывшего сотенного командира. Старуха слушала, свесив с лежанки черножилые, простудой изуродованные в суставах ноги, ладонью оттопыривала желтую ушную раковину.

      – Благословите, мамаша? – Яков Лукич стал на колени.

      – Ступай, ступай на них, супостатов, чадунюшка! Господь благословит! Церква закрывают… Попам житья нету… Ступай!..

      Наутро Яков Лукич разбудил гостя:

      – Решился! Приказывайте.

      – Почитай и подпиши. – Половцев достал из грудного кармана бумагу.

      «С нами бог! Я, казак Всевеликого войска Донского, вступаю в «Союз освобождения родного Дона», обязуюсь до последней капли крови всеми силами и средствами сражаться по приказу моих начальников с коммунистами-большевиками, заклятыми врагами христианской веры и угнетателями российского народа. Обязуюсь беспрекословно слушаться своих начальников и командиров. Обязуюсь все свое достояние принести на алтарь православного отечества. В чем и подписуюсь».

      Глава IV

      Тридцать два человека

8

Вязы – шея.