Сын зари. Дмитрий Казаков

поближе. – Все просто – ты делаешь то, что тебе говорят, за это получаешь еду и защиту, и все мы трудимся на благо коммуны ради сохранения цивилизации.

      Нечто подобное могли начертать на своих знаменах и нацисты, и большевики, да и вообще представители любого тиранического режима – трудись и радуйся, а мы будем тебя кормить и охранять.

      – Ясно, – сказал Кирилл, думая, что надолго он здесь не останется – сбежит при первой возможности.

      Он должен найти Машеньку, убедиться, что с ней все в порядке.

      – Это мы посмотрим, – Саленко поглядел недоверчиво, и, отвернувшись, заорал: – Пошли! Шевелимся, шевелимся!

      Спавшие поднимались, зевали и потягивались, некоторые бросали на бригадира злобные взгляды. Тут были исключительно мужчины, от уже окрепших подростков до еще сильных стариков, но выглядели они грязными и заморенными.

      – Всем оправиться! – продолжал командовать Саленко. – Сейчас привезут завтрак!

      Оправляться полагалось у торца дома, там, где густо разрослась сирень, но пахло вовсе не цветами, а фекалиями и мочой.

      Дребезжа и лязгая, подкатила железная бочка на колесах, вроде тех, в которых раньше развозили квас, и к ней тут же выстроилась очередь. Кирилл замешкался, и оказался в самом ее конце, в затылок лысому дядьке в вылинявшей рубашке защитного цвета.

      – Ты новый? – спросил дядька, обернувшись. – Меня Сашей зовут…

      И он протянул мозолистую корявую ладонь.

      – Откуда тебя взяли? – продолжил интересоваться новый знакомый. – С Печер? Ничего себе…

      – А тебя? – спросил Кирилл.

      – Так я тут рядом и жил, – Саша дернул головой. – В пятом доме по Васюнина. Поехал на работу, в троллейбус сел, но и остановки не проехал. Проснулся, а тут заросли, звери дикие рыщут, но не мне тебе рассказывать… – он махнул рукой. – Первые дни вообще хреново было, едва собакам не попался, так что когда эти пришли, с автоматами, мы сами к ним кинулись… И вот, сюда угодили, в коммуну… Все лучше, чем псов собой кормить, но как-то не так все равно.

      Очередь двигалась быстро, и Кирилл уже видел, что каждому добравшемуся до бочки полагается кружка воды, ложка и банка тушенки – с остатками краски, покрытая ржавчиной и грязью. Выдавала все это толстая женщина лет сорока, наряженная в халат, некогда бывший белым, а теперь серый, и рядом с ней торчал неизбежный боец в камуфляже.

      – Это что, завтрак? – спросил бывший журналист, думая, почему он до сих пор не голоден.

      Если и вправду пролежал в непонятном анабиозе много лет, должен быть истощен до предела… тело-то своего требует, и даже медведь в берлоге худеет, и это за какие-то месяцы!

      И почему беззащитных людей не трогали звери? Те же собаки, например?

      – Он самый, не боись, – Саша вздохнул. – В самую жару еще воды дадут, а потом ужин будет, и это все…

      Подошла очередь, и они, получив свою порцию, устроились прямо на земле. Тушенка оказалась вполне съедобной, хоть и с каким-то странным привкусом,