На край света (трилогия). Уильям Голдинг

Тут нет ничего забавного! Или вы столь невоспитанны, что будете хохотать над каждым моим словом?

      Саммерс отнял ладони от смеющегося лица.

      – Упаси Бог, сэр! Мы и так постоянно рискуем получить пулю от врага, так к чему добавлять к этому опасность стать мишенью друга – осмелюсь назвать вас именно так. Поверьте, я полностью осознаю, какую привилегию я получил в виде возможности близко общаться с многоуважаемым крестным сыном вашего многоуважаемого крестного отца. Но в одном вы правы. Во всем, что касается Колли, нам не до смеха. Или он сошел с ума, или совсем не разбирается в собственной религии.

      – Он же священник!

      – Вовсе не одежда делает пастора пастором. Сдается мне, Колли впал в отчаяние. И возьму на себя смелость утверждать как христианин – а я считаю себя смиренным прихожанином, как бы далеко меня ни забросила судьба, – что истинно верующий человек не имеет права отчаиваться.

      – Если вы правы, то все мои слова для него – пустой звук.

      – Вы сказали то, что думали. В любом случае Колли ваших слов уже не услышит.

      – Вы так считаете?

      – А вы нет?

      Мне подумалось, что к Колли мог бы найти подход человек, равный ему по происхождению, скажем, из здешних матросов, но не испорченный, в отличие от пастора, излишним образованием или должностью, пусть и достаточно скромной. Однако недавний разговор с Саммерсом показал мне, сколь осторожно надо беседовать с ним на подобные темы. И тут он прервал молчание:

      – У нас нет ни доктора, ни священника.

      – Брокльбанк хвастал, что чуть ли не целый год проучился на медика.

      – В самом деле? Может, пригласить его к больному?

      – Упаси Господи, он же страшный болтун! Знаете, как он описывал свой переход из врачей в художники? «Я оставил Эскулапа ради Музы!»

      – И все-таки я поспрашиваю.

      – Насчет доктора?

      – Насчет того, что случилось с Колли.

      – Так мы же все видели!

      – Я имею в виду в кубрике, а не на палубе.

      – Он надрался, как свинья.

      Саммерс внимательно посмотрел на меня.

      – И все?

      – Все…

      – Понятно. Что ж, пойду доложу капитану.

      – Передайте ему, что я изо всех сил стараюсь придумать способ вернуть несчастного пассажира в чувство.

      – Обязательно. Со своей стороны благодарю вас за помощь.

      Саммерс вышел, оставив меня наедине с мыслями и дневником. Странно все же, что молодой человек, немногим старше меня или Девереля, и, уж конечно, гораздо моложе Камбершама, обладает такой склонностью к саморазрушению. Аристотель Аристотелем, но полчаса наедине с красоткой Брокльбанк… вон, даже Преттимен и мисс Грэнхем… Кстати, вот ситуация, к которой мне придется привыкнуть по ряду причин, последняя из которых – развлечение, а еще… Как вам кажется, о чем я подумал? О стопке бумаг, лежавших на откидном столе Колли! Я даже не смотрел на них, когда мы с Саммерсом туда заходили, но теперь, благодаря удивительным возможностям человеческого