Проверка верности. Джоржетт Хейер

предметом жгучей зависти нескольких честолюбивых дам, а миссис Монтегю-Дамер[27] заставила позеленеть от злости. Она тоже решила следовать французской моде и справедливо рассчитывала на всеобщее восхищение. Но по сравнению с великолепной pouf aux sentiments ее собственная прическа chien couchant[28] выглядела жалкой и нелепой, испортив признанной красавице все удовольствие от вечера.

      Публика в гостиной собралась изящная и утонченная: тем, кто одевался дурно или старомодно, не было места в доме леди Мэссей, хотя двери его всегда были распахнуты настежь для таких оригиналок, как леди Амелия Придхэм, полнотелой и острой на язык дамы, которая уже сейчас выстраивала перед собой столбиками золотые монеты. Находились и те, кто недоумевал, отчего она бывает на Хартфорд-стрит, но леди Амелия, помимо исключительного добродушия, отличалась еще и истинной страстью к бассету[29].

      Нынче вечером играли как раз в бассет, и за большим круглым столом свободно разместились человек пятнадцать. Банк держал лорд Летбридж, и именно он сделал столь поразительное объявление. Выплачивая выигрыш очередному счастливчику, он произнес с едва уловимой зловещей ноткой в голосе:

      – Что-то я не вижу сегодня Рула. Очевидно, новоиспеченный жених ходит на задних лапках на Саут-стрит.

      Сидящая напротив леди Мэссей быстро подняла глаза от карт перед собой, но ничего не сказала.

      Один из макарони[30], молодец в огромном ступенчатом парике, щедро посыпанном синей пудрой, с тонким, нездорового цвета лицом, вскричал:

      – О чем это вы?

      Лорд Летбридж на мгновение задержал взгляд своих жестких карих глаз на лице леди Мэссей. Затем он чуть повернулся, чтобы взглянуть на озадаченного макарони, и с улыбкой заметил:

      – Вы хотите сказать, что до сих пор ничего не знаете, Кросби? Уж кому-кому, а вам полагалось бы быть в курсе дела.

      Его обтянутая атласом рука лежала на столе, а крепкие пальцы сжимали колоду карт. Свет свечей в огромном канделябре, висевшем над столом, искорками отражался в драгоценных камнях, утопавших в пене кружев у лорда на шее, отчего глаза его жутковато поблескивали.

      – Что вы имеете в виду? – пожелал узнать макарони, приподнявшись со своего места.

      – Рула, мой дорогой Кросби! – ответил Летбридж. – Вашего кузена Рула, кого же еще.

      – И что насчет Рула? – полюбопытствовала леди Амелия, с сожалением толкая от себя через стол один из своих монетных столбиков.

      Взгляд Летбриджа вновь скользнул по лицу леди Мэссей.

      – Ничего особенного, кроме того, что он вознамерился стать женатым человеком, – ответил он.

      Его слова пробудили у собравшихся очевидный интерес. Кто-то сказал:

      – Господи милосердный! А я уж думал, что он так и останется холостяком. Клянусь честью! И кто же счастливая нареченная, Летбридж?

      – Счастливой нареченной

27

Элизабет Монтегю (1718–1800) – социальная реформистка того времени. Помимо всего прочего, прославилась еще и тем, что в 1790 году спасла собственного четырехлетнего племянника из рук банды трубочистов, и с тех пор 1 мая празднуется как День трубочиста на Портмен-сквер, где раньше стоял ее дом.

28

Дословно: спящая собака (фр.). Волосы широкой ровной волной поднимались надо лбом и двумя валика спускались к затылку, откуда к вискам тянулись крупные длинные локоны.

29

Старинная французская карточная игра. Бассет очень напоминал игру в кости или рулетку, но при этом использовались карты.

30

Английские франты 1760–1770‑х годов, в правление Георга III. Макарони подражали итальянским и французским стилям: отсюда и их прозвище (на манер современного «макаронники»). Английские приверженцы итальянской моды в XVIII веке увлекались пастельными тонами в одежде и смело сочетали разные типы орнамента. Они также стали использовать для повседневных выходов такие атрибуты придворного костюма, как шпаги у пояса, высокие надушенные парики, открытые жилеты и перчатки с отворотами, красные каблуки. Все это скандализировало городскую публику, непривычную к подобной экстравагантности в общественных местах.