Райская птичка. Трейси Гузман

костяшки и потирая кожу, как будто хотел стереть с нее что-то. Все это время он не сводил глаз с ее лица. Элис закусила щеку, стараясь не морщиться, но боль была острой, и она отдернула руки.

      – Сиди спокойно. Почему ты ерзаешь?

      – Мне больно.

      – Вижу, – он отпустил ее руки, встал с дивана и, подойдя к окну, вернул набросок на мольберт. – Ты кому-нибудь говорила?

      – Нет.

      – Даже родителям?

      Она покачала головой.

      Томас пожал плечами.

      – Я не доктор. Я, как считают некоторые, всего лишь художник. Но если тебе больно, нужно кому-нибудь об этом рассказать.

      – Я рассказала тебе, верно?

      Томас рассмеялся.

      – Я не тяну на ответственную сторону.

      Элис знала: что-то не так. Она жила с этим знанием уже некоторое время. Она хромала, когда вставала с постели по утрам. Не каждое утро, но достаточно часто, чтобы прекратить объяснять это случайностью – растянутой лодыжкой, синяком от камня или волдырем. Жар налетал по ночам, как внезапный шторм, кружа ей голову и раскрашивая щеки, а когда она поднималась и шла к аптечке за аспирином, исчезал. Сыпь испещряла ее туловище и исчезала вместе с жаром. Суставы воевали с телом, применяя простую, но эффективную тактику: воспаляя кожу вокруг коленей до неприглядной красноты, нагнетая постоянное, неприятное тепло, раздражавшее, как зуд. Она и раньше могла только мечтать о такой естественной грации, как у Натали, но в последнее время сделалась совсем деревянной и неуклюжей. Мячи, карандаши, ручки сумок выскакивали у нее из пальцев, будто хотели сбежать. Она запутывалась в собственных ногах, даже когда смотрела на них. Ночью время замедлялось до полной остановки. Чем старательнее Элис пыталась не думать о боли в суставах, тем дольше минутная стрелка переходила от деления к делению.

      Однажды она сказала об этом матери, но очень расплывчато, прилагая все силы, чтобы ее голос звучал беззаботно. Мать питала склонность к бурным реакциям, и Элис не хотелось все лето провести в больнице. Но та, готовясь тогда к званому ужину, рассеянно ответила: «Болезнь роста. Пройдет. Увидишь».

      – Иногда у меня трясутся руки, – сказала она Томасу.

      – У меня тоже иногда трясутся руки. Глоточек виски в таких случаях отлично помогает.

      Элис не могла сдержать улыбки.

      – Сомневаюсь, что родители одобрят такое лечение.

      – Хм. Пожалуй, ты права. Как думаешь, ты сможешь еще чуть-чуть посидеть спокойно?

      – Наверное. А что?

      – Хочу быстренько сделать набросок. То есть, если ты не против.

      – Ты уже рисовал всех нас.

      – Знаю. Но теперь я хочу нарисовать одну тебя. Можно или нет?

      – Если только ты не будешь рисовать мои руки.

      Он закатил рукава рубашки и покачал головой.

      – Не начинай так рано ненавидеть части себя, Элис, ты слишком молода. Я не стану рисовать твои руки, если ты этого не хочешь, но они