Райская птичка. Трейси Гузман

одинаково, вплоть до заколок в волосах и шнурков в кроссовках, и единственное различие между которыми состояло в фиолетовом пятнышке, которое мистер Сидби нарисовал на мочке уха одной из девочек. «Ты, Элис, – говорил Томас, – самое надежное противоядие от скуки».

      Она выглянула из‑за березовых стволов и посмотрела на черный ход. Если слишком долго ждать, перед тем как постучать, Томас может начать работать, и тогда она ему помешает. Он будет резким, отрывистым. Этим он походил на дикого зверька, на кошек у нее дома, которых она пыталась выманить из‑за колоды дров и поймать. Она бы никогда не явилась без приглашения. В общем-то, оно было озвучено, но все-таки Элис считала, что к Томасу лучше подбираться осторожно.

      «Заходите в гости», – сказал он в первый день, знакомясь с ними на пристани, к которой выходили оба коттеджа. Он тогда появился из лесу, чтобы унять свою собаку, юлой вертевшуюся под ногами. Но представления были излишними – по меньшей мере с его стороны. В их семье все знали, кто он такой.

* * *

      Отец говорил о нем не иначе как «тот художник». Он с таким же успехом мог сказать «тот чистильщик туалетов» или «тот маньяк с топором». Элис еще дома, задолго до того, как они приехали на озеро, заняла однажды наблюдательный пост на вершине лестницы и подслушала разговор родителей.

      – Мирна говорит, он талантливый, – сказала мать.

      – Ну конечно, она разбирается в талантах, при ее-то познаниях в… чем он там занимается?

      Отец говорил раздосадованным тоном, до которого его частенько доводили Мирна Рестон и ее глубокие познания во всевозможных сферах.

      – Ты прекрасно знаешь, чем он занимается. Он рисует. Мирна говорит, что он получил стипендию в Королевской академии художеств.

      Отец фыркнул, нисколько не проникнувшись значимостью сего факта.

      – Рисует. Значит, люди платят ему за то, что он пьет их спиртное, строит глазки их дочерям и сидит в кресле, закусив кончик кисти. Отличная работенка. Где бы на такую устроиться?

      Элис представила, как отец закатывает глаза.

      – Незачем язвить, Нильс.

      – Я не язвлю. Просто не хочу, чтобы в моей семье лебезили перед каким-то художником. У нас и без того такая каша заварилась, что не расхлебаешь…

      Повисла пауза, шепот сделался неразличимым, и Элис поняла, что родители обсуждают Натали. Голос отца снова загудел в полную силу, заставив ее подскочить на ступеньке, где она притаилась:

      – Почему сейчас? Дом столько лет стоял пустым. Лучше бы и теперь там никто не появлялся…

      Мать перебила:

      – Живут они в доме или нет, нас не касается. Тебя просто раздражает, что теперь ты не сможешь привязывать одну из лодок на их стороне пристани. Нельзя же винить в этом молодого Байбера.

      Отец громко вздохнул – как вздыхают побежденные.

      – Попытаться мне никто не запретит.

      Они приехали