Райская птичка. Трейси Гузман

дома, и, признаться, мне любопытно, почему на этот раз именно нам посчастливилось попасть в его поле зрения.

      – Полагаю, у Томаса есть свои причины. Художники… все как один эксцентричны, не так ли? – Финч выдержал паузу и наклонил бокал в сторону Крэнстона. – Вы ведь не сомневаетесь в своей способности получить за эту работу хорошую цену, верно?

      – Разумеется, нет. Если мы ее примем, на аукцион будут брошены все наши ресурсы. Мы не упустим ни единой мелочи.

      Стивен закусил щеку. Как будто они могут не принять такую работу.

      Финч смерил Крэнстона тяжелым взглядом. Оговорки директора «Мерчисон и Данн» не произвели на него впечатления.

      – Уверен, это его успокоит.

      Тяжелые портьеры, которые закрывали сводчатый проход в дальние комнаты, раздвинулись. Сначала Стивен увидел руку, отводившую занавески: длинные пальцы, рябая кожа на фоне темно-красной ткани портьер. Потом в комнате появился весь Томас Байбер. Он был одного роста со Стивеном, только чуть сутулился от старости и двигался неторопливо. Однако не так, будто ходьба требовала от него особых усилий, а так, словно каждый шаг был выверен согласно некой стратегии. Пока он пробирался к креслу рядом с Финчем, его глаза бегали по собравшимся. Байбер опустился на подушки, не говоря ни слова, и протянул руку, в которую Финч проворно вставил бокал. Стивену впервые стало жаль профессора. Он беспрекословно исполнял роль лакея, и Стивен понял, что они с Крэнстоном наблюдают отношения, которые складывались и оттачивались годами.

      Воздух в комнате был спертым. Не в силах подавить першение в гортани, Стивен многозначительно кашлянул, покраснел и принялся искать свой бокал.

      – Возможно, мистер Джеймсон, сейчас благоразумнее будет переключиться на воду, – предостерег Крэнстон, от души похлопав его по спине.

      – Да, – сказал Стивен, оттягивая ворот рубашки. – Это будет благоразумнее. Мои извинения.

      Финч с Байбером переглянулись и… расхохотались. Стивен был окончательно унижен. Краска еще гуще залила его лицо, а от уверенности и энтузиазма, с которыми он шел на встречу, не осталось и следа.

      – Прошу прощения, мистер Джеймсон, но от этой непреложной истины никуда не денешься: чужие злоключения лучше всего разбивают лед. Как бы там ни было, я рад наконец познакомиться с вами.

      Голос Байбера лился звучно, как из колодца, и, несмотря на решение Стивена оставаться беспристрастным, его заворожил пристальный взгляд художника. Он знал, что Байберу семьдесят с небольшим, и ожидал (возможно, из‑за того что тот долго не появлялся на публике) увидеть его физически увядшим. Но за исключением цвета лица, ставшего мертвенно-бледным, и некоторой неуверенности в движениях, Байбер остался почти таким же, как на фотографиях, которые помнил Стивен: высоким и стройным, с гордо поднятой головой и копной теперь уже белых волос. Он вел себя властно и в то же время обаятельно.

      – Я знал по работе в галерее вашу