Я любил один. Фрида Лихтер

и ушел.

      И только потом до Милона дошло:

      Этот человек принял его за немца.

      И впервые с момента приезда он почувствовал, что действительно принадлежит этому месту.

      Два месяца в новом городе пролетели так, словно кто-то вычеркнул их из жизни. Милон привык к расписанию, улицам, к языку, который теперь уже не резал слух так сильно, как в первые недели. Но деньги уходили быстрее, чем приходило понимание немецкой речи, а жить на сбережения долго не получится.

      Работа. Она нужна была срочно.

      Он пересматривал объявления в газетах, высматривал таблички "Wir suchen Mitarbeiter" в витринах, но ничего не цепляло взгляд. Всё казалось слишком шумным, суетливым, не его. Официантом он работать не мог – слишком много общения. Продавцом? Уныло. Он уже почти потерял надежду, когда наткнулся на небольшое объявление: "Флорист. Желателен опыт".

      Милон задержал дыхание.

      Бабушка.

      Он не помнил дня, когда она впервые начала рассказывать ему о цветах, но помнил её руки – крепкие, но мягкие, покрытые тонким слоем земли. Она говорила о пионах, будто о старых друзьях, называла розы "женщинами с характером", а лилии – "цветами для тех, кто всё ещё ищет себя". Милон знал, как ухаживать за ними, знал, что сочетается, а что нет.

      Магазин оказался небольшим, но уютным. В воздухе смешались запахи роз, эвкалипта и влажной земли. На кассе сидела женщина лет пятидесяти, в очках на кончике носа. Она посмотрела на него поверх оправы.

      – Опыт?

      – Неофициальный, – честно ответил он.

      – Немецкий?

      – B1.

      Она кивнула и вдруг махнула рукой в сторону витрины.

      – Сделай букет для девушки, которой грустно.

      Он не спрашивал, что она имеет в виду. Просто молча подошёл, выбрал нежно-розовые пионы – символ нежности и тепла, добавил эвкалипт, чтобы придать свежесть, и несколько сиреневых фрезий. Цвета перекликались, но не спорили друг с другом.

      Когда он закончил, женщина посмотрела на букет, потом на него.

      – Начнёшь помощником, – сказала она, убирая очки. – Посмотрим, что из тебя выйдет.

      Милон кивнул. В груди будто стало чуть легче.

      Осень в Мюнхене всегда начиналась с тишины. Ни порывов ветра, ни резких ливней – только прохлада, наполняющая утренний воздух, и багряные листья, устилающие старые улицы. Милон стоял у входа в академию, разглядывая массивное здание с колоннами. Всё было иначе, чем год назад, когда он только приехал в эту страну – теперь его не тревожила неуверенность, язык больше не казался чуждым, и даже прохожие, которых он раньше воспринимал как некий фон, теперь представлялись отдельными историями.

      Он прошёл внутрь, где уже собрались первокурсники – в основном немцы, некоторые иностранцы, но все, казалось, понимали, куда попали. Атмосфера вызывала не страх, а уважение. Врачи не должны бояться – это было его первое правило.

      Академия встретила его строгой чистотой, запахом кофе и бумаги. Люди говорили спокойно, но уверенно. Среди них он не чувствовал себя чужим – прошлый год подготовки сделал своё дело. Если вначале он думал, что Германия никогда не станет для него домом, теперь это было просто место, где он строит