Пепел революции. Виктор Громов

способом надуть их.

      – Ну тогда большевики правы. Мы, белое движение, сражаемся не за Россию, а за каких-то толстосумов и капиталистов, которые будут пить кровь из нас.

      – Вы неверно ставите акценты, Евгений Яковлевич, – чуть поморщился Вахромеев. – В общем, это пустые разговоры. Феликс Дмитриевич просит вас не задерживаться и прибыть к нему в Крым как можно скорее.

      – Я намерен дать отрицательный ответ. Извините, господа, но я как-то не привык, чтобы какой-то человек, о существовании которого я не знал еще полчаса назад, распоряжался моей жизнью.

      – Так, попробуем по-хорошему. Евгений Яковлевич, после падения Одессы куда вы отправитесь? Здесь у вас есть Шемаков и как-то помогает.

      – Отправлюсь в Новороссийск или еще куда-то.

      – На что будете жить? Вы не военный, жалования вам не положено. Высокопоставленных знакомых с властью в том сумасшествии, которое предстоит, вам не найти. Думаете добыть деньги за оставшиеся недели здесь, в Одессе? Ну попытайтесь, удачи.

      Кильчевский молчал. Водоворот последних дней совсем его закружил, и у него совсем не было времени, чтобы обдумать свое ближайшее будущее.

      – А там, – продолжал Шлемберг, – у вас будет полное довольствие и доверие начальства.

      – Ну допустим. Но зачем я ему? Мы с ним не знакомы, может, он ошибся? Я не военный, не разведчик, связей с союзниками у меня нет.

      Он чуть не сказал, что связей с большевиками тоже нет, но вовремя замолчал.

      – А этого мы не знаем. Феликс Дмитриевич никого не посвящает в свои планы, думаю, он сам вам расскажет. А то, что он не ошибся, это точно. У нас есть ваша фотокарточка.

      Он протянул Кильчевскому потертую карточку. К своему величайшему изумлению, он увидел свое лицо, в шляпе и новеньком костюме, судя по всему, еще довоенного пошива.

      – Господа, – растерянно произнес он. – Будь я проклят. На карточке я, действительно. Но совсем не могу вспомнить, где и при каких обстоятельствах она была сделана.

      Он беспомощно посмотрел на них. Те безразлично пожали плечами. В их синхронности и слаженности уже начинало что-то пугать.

      – Нет, спасибо. Не могу сказать, откуда эта фотография и чем я могу быть полезен соратнику барона Врангеля. Я буду следовать своим планам.

      Шлемберг вдруг придвинулся очень близко к нему и посмотрел прямо в глаза:

      – Вы знаете, Феликс Дмитриевич очень влиятельный человек. Никто не может отказать ему, когда он приглашает. К тому же нам сообщили, что у вас какие-то неприятности с Москвой. Как думаете, долго вы сможете прятаться в своей каморке Раскольникова?

      Знакомое чувство внезапной стужи внутри и падающего в пропасть сердца. Они все знают…

      – Что? Какие неприятности?

      Голос Кильчевского исчез, и вопрос был задан свистящим шепотом.

      – Мы не знаем и не хотим знать. У вас проблема с большевиками, нам сообщили только это. А Феликс Дмитриевич может вас защитить. И вообще, знаете, Евгений Яковлевич, – Вахромеев сладострастно