Шрамография. Послесвечение. Максим Храпунов

сигаретном дыме на пустом балконе;

      – в пятне от вина на странице библиотечной книги;

      – в голосе незнакомки, которая однажды прошептала «извини» не мне.

      бродский был первым, кто заставил меня почувствовать себя иностранцем в собственной жизни. теперь у меня нет родины. только язык, который я коверкаю в попытках сказать «мне больно» без клише.

      post scriptum.

      сегодня снова перечитал «Ниоткуда с любовью». осознал, что все эти годы ошибался: письмо в бутылке – не метафора. это инструкция по выживанию.

      post post scriptum.

      если ты думаешь, что это письмо мёртвому поэту – ты не прав. это записка в будущее. тому, кто однажды найдёт этот текст и на секунду перестанет дышать.

      /.

      (это не литературный анализ. это следы зубов на собственных венах.)

      /.

      детство – это яркие образы,

      идущие приятным лейтмотивом

      через всё, отведённое тебе,

      время.

      лето. трава жжёт коленки.

      я пытаюсь собрать его по кусочкам, как рассыпанные бусины от маминых чёток:

      – запах бензина из бака дедова «москвича» (смешанный с арбузом на заднем сиденье);

      – звук телевизора в соседней комнате, где взрослые говорят о чём-то своём (а ты засыпаешь под мерцание синего экрана);

      – ощущение дырявого кармана в школьных брюках (там всегда терялись монеты на мороженое).

      но память – предатель. она выхватывает не то, что нужно:

      1. вместо новогодних ёлок – стук отцовского кулака по столу (и хрустальные бокалы, танцующие на скатерти);

      2. вместо первого велосипеда – вкус крови на губах (дворовые мальчишки сказали «покатайся без рук»);