Хозяйка старой пасеки. Наталья Шнейдер

Но сейчас он выглядел каким-то… потасканным и сладким, что ли. Может, потому, что бакенбарды ему не шли, а может, дело было в липком взгляде, который он на меня бросил. Да уж, невесело жилось моей предшественнице.

      – Что? – Он картинно округлил рот и вздохнул, схватившись за сердце.

      – Глашка… – завела свою шарманку кухарка.

      Мое терпение лопнуло.

      – Так. Здесь вам не цирк и даже не анатомический театр. Ты. – Я указала пальцем на дюжего мужика в кожаном фартуке, маячившего за спиной потрепанного ловеласа. – Выстави этих двоих из комнаты и встань караулить снаружи.

      Мужик озадаченно уставился на меня. Кухарка перестала голосить.

      – Что ты себе позволяешь? – возмутился хлыщ. – Забыла, кто ты такая?

      А кто я, в самом деле? Служанка, дворовая девка? Платье, которое мне пришлось надеть, щеголяло въевшимися намертво пятнами, но на крестьянское не походило. Впрочем, платье мне могло перепасть и от барыни. Я мысленно перебрала в голове все услышанное. «Тетка твоя», – сказала мегера. «Кофий».

      Кофе – штука дорогая и редкая, если я правильно понимаю, там, где, а точнее, «когда» я очутилась.

      А это значит, что я племянница кого-то, кто может позволить себе пить это лакомство каждое утро. Не зажиточная крестьянка, это точно, тогда бы двор выглядел не так – а за окном я успела заметить сад. Не купчиха – тогда бы и горластая баба одевалась не так, и платье от хозяйки перепало бы другое. Похоже, я племянница какой-то помещицы. Это не может не радовать – по крайней мере, у меня, хотя бы в теории, есть какие-то права, кроме как спину гнуть. Оказаться какой-нибудь скотницей, фабричной работницей или, не дай бог, публичной девкой было бы куда хуже. Плохо то, что девушкой, в которой я очутилась, кажется, помыкают все кому не лень. Вот сейчас и проверим, по какому праву.

      – А вы, простите, кто? Возможно, это вы забыли тут свое место?

      Горлопанка и хлыщ ошалело вытаращились на меня. Бородач рассмеялся странным беззвучным смехом.

      – Чего ржешь, немтырь! – возмутился хлыщ.

      Кухарка отодвинулась от меня, прижала ладонь к груди, рту и лбу.

      – Рехнулась, как есть рехнулась. Меня утром избила, вас, Савелий Никитич, не узнает. Обезумев, поди, барыню и пристукнула.

      – Герасим, возьми ее и запри, – опомнился хлыщ.

      Герасим поскреб бороду, не торопясь выполнять приказание.

      – Да не стой, не раздумывай, твое дело, метла да дрова, а не раздумывать! – поддакнула горлопанка.

      – Савелий Никитич, а на каком основании вы считаете себя вправе меня запирать? – с деланым спокойствием поинтересовалась я.

      Правду говоря, я еще сама не знала, стоит ли сопротивляться. Может, в самом деле позволить себя запереть до появления местных властей? Бежать-то мне все равно некуда. Нет. Если меня запрут, простора для маневра не останется вовсе.

      – Ты еще смеешь… – Хлыщ шагнул ко мне, сжимая кулаки.

      Нет, все же надо сказать спасибо деду, настоявшему, чтобы меня назвали в честь его собственной бабки: «Везучая была, счастливая,