Паршивое чувство юмора. Любовь Андреевна Левшинова

не жалуется, но холодок по коже, как от классического английского юмора, все же проходится, когда он в сотый раз осознает, кем стал.

      Хотя, плевать.

      Страдания по утерянной жизни перекрывает чувство неуемной мощи, чешущееся под кожей. Это похоже на кайф: Андрей как-то баловался косяком, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что он чувствует сейчас – будто большой город – песочный замок на пляже, который он, Малум, может растоптать, только если захочет. Это потрясающе: нет наркотика сильнее на свете, чем власть – она пьянит похлеще хмурого и колес, с ней ты можешь решать кому жить, а кому умереть. Даже представить сложно – Андрей теперь может не просто многое, он может все.

      Правда, Старицкий пока устроился только в новый журнал, но там и завоевание мира не за горами.

      – Чем займемся, приятель? – хмыкает Андрей себе под нос, обращаясь к демону. Тут же осекается, – кроме убийств. – Ему хватило на той неделе.

      – Убийство сегодня не входило в мои планы.

      – Убийство в принципе не должно входить в планы на день!

      – Не согласен, но в начале недели да, это слишком. – Голос в черепной коробке недовольно тарахтит, но быстро прекращает. – Развлечемся.

      – Окей, я не против, – веселеет Андрей, – только на этот раз я покажу тебе обычные развлечения, а не это твое членовредительство, – поддевает он голос в собственной голове (господи, черт, серьезно?). Все-таки сложно с этим свыкнуться.

      – Как хочешь, размазня, – фыркает демон, но видя, куда направляется Андрей, ощетинивается. – Клуб? Это там, где звуки музыки и все такое? – бесится голос.

      – Не ссы, зараза, – любя обзывается Старицкий, – тебе понравится.

      Демон несмело «отпускает вожжи», позволяет Андрею толкнуть тяжелую дверь, после чего они оказываются в просторном, залитом неоновым светом, помещении.

      По углам расставлены лампы с красным фильтром, атмосфера полнится порочностью: тут и там снуют официантки в нижнем белье, за баром вмонтирован в стену огромный аквариум с какими-то жуткими рыбами.

      – Нормально так, – одобрительно хрипит демон и подталкивает Андрея к вип диванчикам.

      – А я говорил, – хмыкает Старицкий, разваливаясь на мягком пуфе.

      Никого здесь не смущает обветшалый рояль на сцене и грустно прислоненный к перилам контрабас. А на искусственном гранатовом дереве возле – ритмично покачивающийся на ветру элегантный саксофон.

      Они пришли вовремя: люди рассаживаются по местам, заказывают выпивку. Свет гаснет и в лучах прожектора Малум видит Тату.

      – Смотри, какая нарядная, даже щебетальник накрасила, – весело восклицает демон, Андрей на него шикает.

      На Тате золотое платье, собранное из цепочек, надето будто на голое тело: они струятся «складками» вниз, к щиколоткам, заставляя желать увидеть больше. Светлые волосы лежат богатыми крупными локонами на плечах, а внимание всех в зале приковано к ее губам, покрытым алым блеском.

      По краям сцены загораются огни, выходят танцовщицы, Тата начинает петь. Она расцветает на сцене,