Трещина в «Пятничном слоне». Алексей Хромов

она была права. Нервы. Паранойя. Но семена сомнения уже были посеяны. Сомнения в реальности, в себе, в ней. Я посмотрел на черный камень в ее руке. Он казался средоточием этой паранойи, источником холода и иррациональности, которые проникали в нас. Что, если этот камень не просто артефакт, а… паразит? Ментальный паразит, питающийся страхом, искажающий восприятие, сеющий недоверие? Что, если он медленно подчиняет нас своей воле, ведя не к лаборатории Октава, а к чему-то совершенно другому? К источнику своего происхождения? К самой трещине? Мы продолжали идти сквозь ночь, следуя за невидимыми нитями. Но теперь наше путешествие омрачалось не только внешними угрозами, но и внутренним ядом – паранойей и недоверием. Тени копошились не только в окружающей темноте, но и в углах нашего сознания. И я чувствовал, что это только начало. Что дорога сквозь статику ведет нас не просто к заброшенной лаборатории, а к самому сердцу распада – распада реальности и распада наших собственных «я». И стук колес поезда, хоть и смолкший, продолжал отбивать свой зловещий ритм где-то глубоко внутри: Тре-щи-на… Тре-щи-на…

      Глава 3: Дом на Краю Карты

      Часть 3.1: Архитектура Отсутствия

      Путь к дому Октава оказался не столько дорогой, сколько исчезновением самой концепции дороги. Следуя за невидимыми нитями, видимыми Кори сквозь осколок Наблюдателя, мы сошли с каменистой пустоши и углубились в лес, который выглядел так, словно его забыли нарисовать на карте. Деревья стояли слишком близко друг к другу, их ветви переплетались над головой, создавая плотный, почти непроницаемый для лунного света полог. Тропы не было – мы продирались сквозь колючие кустарники, цепляясь за скользкие корни, ориентируясь лишь на указания Кори, которая вела нас с той мрачной сосредоточенностью, какая бывает у людей, идущих по минному полю. Воздух стал другим – плотным, влажным, пахнущим прелой листвой, грибами и хвоей. И тишина здесь была иной – не мертвой, как на станции, а живой, наполненной шорохами, скрипами, далеким уханьем невидимой птицы. Но эта живая тишина не успокаивала, а наоборот, усиливала напряжение – казалось, сам лес наблюдает за нами, дышит, ждет. Наконец, после нескольких часов блуждания по этому первобытному лабиринту, Кори остановилась.

      – Мы пришли, – сказала она тихо, опуская руку с осколком. – Линии… они заканчиваются здесь.

      Мы стояли на небольшой поляне, окруженной стеной гигантских, замшелых сосен. А перед нами, на самом краю обрыва, за которым расстилалась лишь чернильная пустота ночного неба, стоял дом. Дом Октава. Он выглядел так, словно вырос из самой скалы, на которой стоял. Приземистый, одноэтажный, построенный из темного, почти черного дерева, он сливался с окружающим лесом и тьмой. Крыша была покрыта мхом, а немногочисленные окна напоминали слепые глаза, устремленные в бездну. От дома веяло запустением и… чем-то еще. Ощущением неправильности. Словно его геометрия была слегка нарушена, углы не совсем прямые, линии крыши едва заметно искажены, подчиняясь не законам архитектуры,