Трещина в «Пятничном слоне». Алексей Хромов

Что мы застряли в лимбе, в переходном пространстве между мирами, и эта ночь никогда не кончится. Стало трудно дышать. Я расстегнул воротник рубашки. Воздух в купе казался тяжелым, лишенным кислорода. Кори что-то пробормотала во сне, повернулась, плотнее прижимая к себе сумку. Ее дыхание было ровным, но лоб слегка нахмурен. Какие сны видит она сейчас, в этом поезде, несущемся сквозь статичную тьму? Похожи ли они на мои? Или у каждого из нас свой собственный ад, спроецированный на внутренний экран под монотонный аккомпанемент колес? Та-там, та-там… Ритм бесконечности. Или ритм падения.

      Часть 2.2: Коллайдер Снов

      Веки сами собой отяжелели. Монотонный стук колес, спертый воздух, нервное напряжение последних часов – все это слилось в вязкую усталость, которая тянула на дно, в сон. Я не сопротивлялся. Реальность была слишком неприятной, слишком пугающей. Возможно, во сне удастся найти временное убежище. Но я ошибся. Сон не принес покоя. Он стал продолжением кошмара, только в иных, более гротескных формах. Я оказался… нигде. В пустоте. Не в той черной пустоте за окном поезда, а в другой – серой, безграничной, лишенной ориентиров. Не было ни верха, ни низа, ни стен, ни горизонта. Только эта бесконечная серость, похожая на пыль, заполнившую вселенную. И тишина. Абсолютная, давящая тишина, от которой закладывало уши. А потом из этой тишины родился звук. Низкий, вибрирующий гул, который нарастал, заполняя собой все пространство, проникая под кожу, заставляя вибрировать кости. И вместе со звуком из серой мглы начали проступать очертания. Гигантские, неправдоподобные конструкции из ржавого металла, спутанных кабелей, стеклянных трубок, по которым текло что-то темное и вязкое. Это было похоже на… коллайдер. Ускоритель частиц. Но не тот чистый, хайтековый образ из научных журналов. Этот коллайдер был монструозным порождением безумного инженера. Он был собран из обломков разных эпох и технологий: паровые котлы соседствовали с квантовыми датчиками, вакуумные лампы – с оптоволокном. И все это было покрыто слоем той же серой пыли, что заполняла пространство.

      Я стоял в центре этого чудовищного кольца. Или, вернее, я не стоял, а плыл, невесомый, в этой серой пустоте. Коллайдер гудел все громче, вибрация становилась почти невыносимой. И я увидел его. Октав. Он сидел не за пультом управления – пульта не было. Он сидел верхом на одной из ржавых магнитных катушек, как на троне. Но это был не совсем Октав. Его черты были искажены, словно отраженные в кривом зеркале. Глаза горели лихорадочным, нездоровым огнем. На нем был лабораторный халат, но грязный, рваный, забрызганный чем-то темным. В руках он держал… не приборы. Он держал дирижерскую палочку и самозабвенно дирижировал невидимым оркестром, который исполнял чудовищную какофонию гула, скрежета и воя, исходящего от коллайдера.

      – Пора! – крикнул он, и его голос эхом отразился от несуществующих стен. – Начинаем столкновение!

      И коллайдер взревел. По стеклянным трубкам с невероятной скоростью понеслись…