Лопухи и лебеда. Андрей Смирнов

до жизни такой…

      – Сколько у тебя двоек? – спрашивает Саня Колупаев, наш председатель.

      – По какому? – интересуется Копейка, а мы хихикаем.

      – Кончайте. По скольким предметам?

      – Позабыл…

      Вера справляется в тетради:

      – По четырем. Да и по остальным дела у него далеко не блестящие.

      – По трем, – спорит Копейка.

      – Значит, я, по-твоему, вру?

      – Он географию сегодня исправил, – сообщаю я.

      – А по трем – мало, что ли?

      – Вкатить ему выговор, чтоб знал… – предлагает Белоконь из седьмого класса. – Долго мы с ним нянькаться будем?

      И замолкает под суровым взглядом Веры – все знают, что он торопится на тренировку, он у нас боксер.

      Копейка бодро шмыгает носом.

      – Ты же неглупый парень, Зуев, – говорит Саня. – Зачем ты из себя шпану корчишь?

      – На него просто Бадя плохо влияет…

      – Посмотри, как товарищи за тебя волнуются! – говорит Вера. – А тебе наплевать.

      – Кому наплевать? – бормочет Копейка.

      – Ты “Хижину дяди Тома” читал, Зуев?

      Копейка молчит, ожидая подвоха.

      – Что ты в рот воды набрал? Читал или нет?

      – Постановку видел…

      – Значит, имеешь представление, как живут в Америке такие ребята, как ты?

      – Это же до революции было, Вера Георгиевна, – замечает Белоконь.

      – А думаешь, сейчас лучше? Вы же недавно были в театре. “Снежок” смотрели. Помните, как его травят? А ведь он хотел учиться, очень хотел! А ничего не вышло. И все только потому, что он черный! Наводит это тебя на какие-нибудь мысли, Зуев?

      Я зажигаюсь от слов Веры.

      – Государство нас кормит, поит, одевает – только учись! – с жаром объясняю я. – Неужели так трудно выучить хоть на тройку?

      – Мы же тебе добра хотим, – поддерживает Саня.

      Копейка молчит.

      – Своего ума нету, – говорит Вера, загораживаясь от солнца ладонью. – Связался с Губайдуллиным, лебезит перед ним. На парте вырезал матерное слово… Ты мать свою любишь, Зуев?

      Угрюмый взгляд Копейкина упирается в пол. Над ухом у него – пятно зеленки.

      – Мало матери забот, так еще придется платить за порчу школьного имущества. Никого ты не любишь – ни мать, ни товарищей, ни себя самого!

      – А ведь он может учиться, – говорю я. – Если, конечно, захочет…

      Вера встает задернуть штору и замечает, как Копейка показывает мне из-за спины свой щуплый кулак.

      – Грешилов, это он тебе?

      – Ты же сам себе делаешь хуже, Зуев, – с сожалением говорит председатель. – Прямо нарываешься на исключение.

      – Ага… – бурчит Копейка.

      – Исключение – это крайняя мера, – сурово говорит Вера. – Исключить никогда не поздно. Я предлагаю послушать мнение класса. Грешилов учится с ним в одном классе, он лучше других может судить, как воздействовать на Зуева.

      Все поворачиваются ко мне.

      – Не бойся, Грешилов. Говори то, что думаешь.

      Я заставляю себя поднять глаза и, глядя в упор на Копейку, с бьющимся