Красный гаолян. Мо Янь

куда ты запропастилась?

      От каменного моста донесся надрывный вой сигнальной трубы и звуки выстрелов, сливавшихся в единое целое. Бабушкина кровь струйками вытекала в такт дыханию. Отец закричал:

      – Мам, нельзя, чтоб твоя кровь вытекала, когда она вся вытечет, ты умрешь!

      Он взял ком земли от корней гаоляна и заткнул рану, но кровь быстро просочилась наружу, и отец набрал еще пригоршню земли. Бабушка довольно улыбалась, глядя в бездонное темно-синее небо, глядя на добрый и нежный, как любящая матушка, гаолян. Перед ее мысленным взором появилась дорожка в густой зеленой траве, украшенной маленькими белыми цветочками, по этой дорожке бабушка спокойно ехала на ослике в глубь гаоляна. Там рослый крепкий парень пел во весь голос, и песня вырывалась за пределы гаоляновой чащи. Бабушка двигалась на звук, и вот она уже летела, едва касаясь ногами верхушек гаоляна, словно бы поднималась на зеленую тучу…

      Человек положил бабушку на землю, она обмякла, словно лапша, и щурилась, как ягненок. Похититель сорвал черную маску, показав свое лицо. Это был он! Бабушка взмолилась небу и задрожала, ощущение безграничного счастья наполнило ее глаза слезами.

      Юй Чжаньао снял с себя плащ, притоптал несколько гаоляновых стеблей и расстелил плащ на их трупах, затем заключил бабушку в объятия и уложил на него. У бабушки душа готова была отделиться от тела, когда она смотрела на обнаженный торс Юй Чжаньао; она словно бы видела, как под этой смуглой кожей непрерывным потоком течет кровь героя. Над верхушками гаоляна клубилась легкая дымка, казалось, было слышно, как он растет. Ветер стих, по гаоляну больше не шли волны, лишь влажные солнечные лучи пробивались сквозь щели в стене растений. Бабушкино сердце трепетало, страсть, скрывавшаяся внутри шестнадцать лет, внезапно прорвалась. Она извивалась на дождевике. Юй Чжаньао внезапно уменьшился в росте, он со стуком упал на колени рядом с бабушкой. Она дрожала с головы до пят, перед ее глазами полыхал желтый ароматный шар. Юй Чжаньао резким движением разорвал на ней одежду, открывая льющемуся сверху солнечному свету ее затвердевшие от холода груди, усыпанные белыми мурашками. При первом же его сильном движении резкая боль и ощущение счастья отполировали ее нервы, бабушка низким хриплым голосом воскликнула: «О, небо!» – и потеряла сознание.

      Бабушка с дедушкой любили друг друга среди колышущегося гаоляна, две вольных души, презревшие земные правила, растворялись один в другом даже сильнее, чем тела, дарившие друг другу радость. Они в гаоляновом поле «вспахивали облака и сеяли дождь»[34], чтобы оставить ярко-алый след в и без того богатой истории нашего дунбэйского Гаоми. Можно сказать, что мой отец, зачатый по велению Неба и Земли, стал кристаллом, вобравшим в себя боль и радость. Громкий рев ослика, просочившийся в заросли гаоляна, вернул бабушку с небес в безжалостный мир людей. Она села, совершенно растерянная, по ее щекам потекли слезы:

      – У него и правда проказа!

      Дедушка,

34

Это выражение обычно употребляется в значении «покорять природу», однако здесь улавливается и связь с эвфемизмом «тучи и дождь», широко распространенным в Старом Китае и обозначавшим соитие.