Тишина между массами. Михаил Собянин

профиле отмечено: «Амара не боится будущего. Она боится забвения.»

      Для неё полёт был попыткой зафиксировать суть человека до того, как он снова себя забудет.

      Все они были утверждены Советом в течение 72 часов.

      Они не пересекались до этого ни разу.

      Но уже в первых протоколах психологической адаптации началось странное:

      – Акира говорит, что Майя напоминает ему жену.

      – Джон уверен, что Амара читала ему сказки в детстве.

      – Майя говорит, что во сне слышит голос Акиры.

      – Амара случайно произносит фразу, которую говорил отец Джона.

      Автобус космического агентства Канады шёл по заснеженной равнине между полосами аэродрома. Серебристый кузов гудел с приглушённой вибрацией, будто сам знал: везёт не людей, а нечто гораздо более тонкое.

      В салоне пахло холодным пластиком и стерилизованным металлом. Лампы тускло пульсировали над четырьмя фигурами, сидевшими на отдельных креслах, разделённые не расстоянием, а тишиной.

      Акира сидел у окна. Его пальцы лежали на подлокотнике – аккуратно, симметрично. Он не смотрел в окно – он вслушивался. Снежный вихрь за стеклом отражал рассеянный свет фар, и казалось, что не автобус движется – а мир скользит мимо, следуя какой-то невидимой формуле.

      Он даже не моргнул, когда автобус резко затормозил. Только его зрачки едва заметно сузились – он уже знал, что это произойдёт.

      Через проход, почти напротив, сидела Майя. На коленях – блокнот, исписанный микроскопическими символами, не похожими ни на один язык. Возможно, это были цепочки аминокислот. Возможно – молитва. Она вела запись вслепую, не глядя, не думая, будто чья-то рука двигалась вместо неё.

      Иногда она поднимала глаза и задерживала взгляд на других. Дольше обычного. Слишком долго.

      – У вас бывают сны? – внезапно спросила она, не отрывая руки от бумаги. Её голос был мягким, но глухим – как будто через слой пепла.

      – Нет, – ответил Джон. Он не смотрел на неё. Его глаза были закрыты, но тело – напряжено, как у пса, ждущего команды.

      – Это странно, – сказала Майя. – Я сегодня видела, как ты открываешь дверь, которой ещё нет.

      Джон открыл глаза. Слишком резко. Он посмотрел на неё не с подозрением – с чем-то древним. С тем, что бывает у людей, которые уже умерли, но ещё идут.

      Сзади, у последнего ряда, Амара наблюдала за всеми. Она не двигалась. Только записывала в памяти ритмы речи, дыхания, повторы слов. У неё был феноменальный слух, и она уже слышала в каждом из них отголоски забытых фольклоров – как будто эти трое были не людьми, а носителями архетипов, старых, как сама речь.

      – Кто-нибудь ещё чувствует, что мы уже были здесь? – тихо произнесла она. Ни к кому. Но все вздрогнули.

      Акира впервые повернулся от окна.

      – Нет. Но я чувствую, что нас не должно быть вместе.

      Майя улыбнулась. Не губами – скулами.

      – Или