Притворись нормальным. Алексей Куксинский

ичим на земле, только иногда капли воды сверкают на непрозрачной полиэтиленовой плёнке. Льёт как из ведра, струи дождя лупят их по натруженным спинам, по деревьям, кустам и свёртку. Ремин пыхтит и толкает, стараясь не думать о том, что завёрнуто в плёнку, радуясь тому, что в доме Гурского нашлась именно непрозрачная. Спина, привычная к тренировкам в спортзале, гудит от напряжения. Из темноты слышится прерывистое дыхание Гурского, приглушаемое шумом дождя. Ладони скользят, Ремин не может ухватиться как следует, даже через холодный полиэтилен затянутые в перчатки руки не хотят касаться того, что там спрятано.

      ‒ Далеко ещё? ‒ спрашивает Ремин.

      Гурский на мгновение включает налобный фонарик. Лицо его вымокло, волосы свисают из-под капюшона, а нижнюю губу он прикусил, красивые зубы сверкают, как алмазы. Он напоминает Ремину шахтёра, добывающего в забое рекордную тонну угля. Гурский делает движение рукой, и фонарь гаснет, но через расплывающиеся в глазах яркие круги Ремин замечает тёмный провал ямы и кучу земли рядом. Кажется, он даже чует запах мокрого дёрна. Здесь всё мокрое, думает он, толкая свёрток к краю, мокрая трава и кусты, и запах из ямы ему просто померещился, его мозг, не привыкший к таким стрессам, играет по собственным правилам, на каждом неуверенном шагу может подвести.

      Они уже у края ямы, на дне блестит вода, рябит от дождевых струй. Эту трудную работу нужно довести до конца, и они с Гурским пихают свёрток вниз. Яма глубока, но свёрток утыкается в землю, и один его конец торчит из-за края, словно огромный дождевой червь, выбирающийся наружу. Кому-то нужно толкнуть их ношу поглубже, и Ремин демонстративно отворачивается. Я и так сегодня сделал слишком много, думает он, пусть и Гурский поработает. Он просто смотрит в мокрую темноту, пока свёрток не сползает на дно. Это напарник Ремина уладил проблему, и теперь стоит на краю ямы на коленях, весь перемазанный грязью, сверкая зубами и белками глаз.

      ‒ Неси лопаты, ‒ говорит он.

      Это можно, это просто. Он готов на всё, лишь бы даже на несколько минуть убраться от этой ямы, свёртка и его содержимого. Лопаты они привезли с собой, но до машины далеко, следы на земле могут предательски их выдать. Ремин ковыляет сквозь тьму, поминутно спотыкаясь о невидимые корни и кочки. Он мычит мелодию набившего оскомину шлягера, чтобы заглушить собственные мысли. Тёмные тени деревьев бросаются ему навстречу, но последние годы он был окружён куда более страшными тенями, да и сейчас за спиной Ремина колышется ещё один зыбкий сгусток темноты. Он ускоряет шаги, шаркает ногами по податливому мху. Ему кажется, что он шёл всё время прямо, но, когда он выходит на опушку, под струями дождя похожую на маленькое озеро, Ремин не видит машины. Он трясёт головой, с капюшона падают капли, текут за воротник. Слишком холодно для летней ночи. Справа от него какой-то тёмный силуэт со слишком правильными угловатыми краями. Ремин подходит к машине, нащупывает ручку багажника, тянет. Под открывшейся дверью можно укрыться, как под навесом, и дать себе передышку. А что если, думает внезапно Ремин, сесть в машину и уехать? Оставить Гурского одного? Позвонить в милицию? Он не отделается версией о несчастном случае на рыбалке. Нет, Гурский предусмотрителен, наверняка перестраховался. Ремин вытаскивает лопаты из багажника и захлопывает дверцу. После минутной сухости вновь оказывается под потоками воды, и ему кажется, что дождь усилился.

      Со стороны могло показаться, что по лесу бредёт какой-то свихнувшийся приверженец скандинавской ходьбы, у которого лопаты вместо палок. Ремин рассматривал и другой вариант ‒ Гурского не окажется возле ямы, и он останется разбираться в одиночестве. Он-то никаких путей к отступлению не заготовил. Но Гурский был на месте, как маленький бульдозер он нагрёб на краю ямы большую кучу земли и силился спихнуть её вниз, испачкавшись ещё больше. Потоки ливня плохо размывали плотную землю, но воды на дне ямы стало больше и Ремину кажется, что сброшенный вниз свёрток всплывает. Он протягивает одну из лопат Гурскому, ожидая от того вспышки гнева, но тот молча сбрасывает землю на дно ямы.

      – Может, обыщем его ещё раз? – голос Гурского звучит медленно и глухо.

      Ремин мотает головой, разбрызгивая воду во все стороны.

      – Там нет никакой флешки.

      Свёрток скрывается под слоем мокрой земли. Ещё несколько минут работы, и они с Гурским хлопают лопатами по земле, разравнивая неаккуратные комья, а потом подтаскивают заранее срезанный Гурским дёрн и выкладывают прямоугольники, скрывающие свежевскопанную землю. Дождь завершает за них работу по заметанию следов. Ещё несколько минут они светят налобными фонарями в разные стороны, как маленькие взбесившиеся маяки, чтобы ничего не забыть.

      Всю обратную дорогу они не разговаривают. Ремин оставил телефон дома, чтобы невозможно было отследить перемещения, и теперь ему до зуда в ладонях хочется проверить свои социальные сети, ему кажется, что все его друзья и знакомые знают, чем именно с Гурским они были заняты. Телефон Гурского лежит на наноковрике на приборной панели, но экран его тёмен, как двухполосная дорога перед ними, за всё это время ни звонков, ни сообщений.

      Гурский высаживает Ремина возле стоянки у «Простора», не заезжая на саму стоянку, чтобы не попасть под объективы