Экспансия I, II, III. Юлиан Семенов

на здоровье, я отвезу вас домой.

      – Спасибо.

      – Вы никогда не пробовали работать с техническими текстами, Брунн?

      – Нет.

      – А потянете?

      – Можно попробовать.

      – Это у нас, немцев, можно пробовать. Американцы другие люди, они сразу же задают вопрос: «Можете или нет?» Отвечать следует определенно, с ними надо идти в открытую.

      – Во всем?

      – Что вы имеете в виду?

      – Да ничего особенного… Просто вы с ними работаете, вы, видимо, знаете, можно ли с ними идти в открытую во всех вопросах или что-то надо придерживать.

      – Черт его знает. Скорее всего, надо идти в открытую во всем. Они ведь как дети, очень доверчивы и поддаются уговору. Им надо объяснить все, от начала и до конца, как в школе. Если они поймут и поверят, то лучших компаньонов и быть не может.

      – Да, они славные люди, я с вами согласен… Но ведь они испытывают на себе влияние тех, против кого мы, немцы, так активно выступали в минувшей войне…

      – Мои боссы этого рода влияниям не подвержены, – отрезал Кемп. – Цветных и славян компания не держит, в этом смысле можете не тревожиться.

      Штирлиц усмехнулся:

      – А я и не тревожусь. Я лишен предрассудков, тем более сейчас за это больше некому карать, все рассыпалось.

      Дон Фелипе принес сыр, зелень, вино в темной высокой бутылке, расставил все это на белой бумажной скатерти и спросил:

      – Тручу прожаривать или вы любите ее сыроватой?

      – Почти сырой, – сказал Штирлиц. – Только одной я не удовлетворюсь. Голоден. Мой друг сеньор Кемп, думаю, угостит меня тремя, а то и четырьмя тручами. Это сколько порций?

      – Четыре, – ответил дон Фелипе. – Рыбы очень большие, сегодня утром еще плескались в водопаде, мясо прекрасное, очень нежное.

      – Выдержите четыре порции? – спросил Штирлиц, не глядя на Кемпа, понимая, что на лице у того сейчас должно быть смятение. – Или я разорю вас?

      – Да хоть пять, – ответил Кемп, и Штирлиц до конца убедился в том, что этот человек есть продолжение того, что началось два часа назад на авениде Хенералиссимо, когда к нему подошел Джонсон.

      – Тогда пять, – сказал Штирлиц. – Я осилю.

      – Вот и прекрасно, – улыбнулся Кемп. – Труча вам наверняка понравится, припеченная корочка совершенно поразительна, у дона Фелипе свой рецепт.

      – Вы можете пить? Или за рулем боитесь? – спросил Штирлиц.

      – Боюсь, но буду. И потом, гвардиа сивиль[12] на этой дороге не свирепствует, они психуют по тем трассам, где Франко ездит на охоту.

      Кемп разлил тягучее длинное вино по грубым стаканам и чокнулся со стаканом Штирлица:

      – За несчастных немцев.

      – За них стоит, – согласился Штирлиц. – Чтоб не были такими доверчивыми.

      – Как вас понять?

      Штирлиц выпил, смакуя, очень медленно, вбирающе; пожал плечами:

      – Понять просто. Несчастные немцы не могут жить без фанатичной веры. То они верили в Бисмарка, то в кайзера, то в Гитлера.

12

Гвардиа сивиль – полиция (исп.).