Пуговица, или Серебряные часы с ключиком. Альфред Вельм

фон Ошкенат. В карете сидели две немощные старушки, укутанные в черные овчинные полсти. На козлах – совсем незнакомый кучер. «А ведь я готов был пари держать, что это барон фон Ошкенат!» – подумал мальчишка.

      Так он и просидел на одном месте до самого вечера. Потом поднялся, взял чемодан, подождал, когда можно будет перебежать дорогу, и перебежал.

      Вечером по городку прошел слух. Появился он вместе с очередным обозом и поначалу вызвал немалый переполох. Теперь все уже успокоилось, однако люди были встревожены и раздражены.

      Мальчишка, снова устроившись на своем чемоданчике, сидел и смотрел, как двое стариков рубили стул. Сперва спинку, потом ножки. Старики были совсем древние, лет по девяносто.

      – Эй вы, огонь тут не разводите!

      Но старики и слышать ничего не хотят – рубят себе и рубят.

      Проходят солдаты:

      – Улицу не загромождать! Дорогу освободить!

      Но старики как ни в чем не бывало продолжают свое. Вот они поставили над огнем железную кровать с сеткой, и сразу же вокруг собрался народ. Кто со сковородкой, кто с кастрюлей. Мальчишка тоже поставил свою кружку на сетку. Пододвинул поближе к огню чемодан.

      Он сидит и думает о том, что вот уже девять дней, как он не видит ни одного знакомого человека. Грустно и одиноко ему. Да и нет у него никого, кого ему хотелось бы сейчас увидеть. И городок этот совсем чужой. Но все равно уходить отсюда не хочется. Некоторое время мальчишка подумывал, не пойти ли ему со стариками. Вроде бы не злые они, да и нет с ними никого. Но потом решил, что уж очень они старые. Бог ты мой, до чего же они старые!

      В толпе мальчишка приметил женщину, напомнившую ему кое-кого. На ней такой же платок и повязан так же. «А ты просто подойдешь и скажешь: пойду, мол, теперь с вами!» – решил он. Но тут же передумал: чересчур уж говорлива эта женщина и громко так разговаривает с крестьянами!..

      Уже поздно, но городок как бы еще раз просыпается: подходит запоздавшая группа беженцев.

      С высоких фур им кричат:

      – Стойте, дальше не проедете!

      В новой колонне одни женщины и дети. Ручные тележки, обвешанные узлами велосипеды. Во главе шагает старик. Высокий, худой. Спина сгорблена. На нем кошачья телогрейка, надетая поверх темно-зеленой куртки.

      Закатное солнце окрасило все вокруг в желтый цвет.

      Беженцы, уже устроившиеся на ночь, смотрят на старика. Кошачьи шкурки его телогрейки почти все черно-белые, но попадаются и тигровые и рыжие. Старик опускает палку на землю – лошади подаются назад.

      – Эй ты, старый! – кричит кто-то у костра. – Говорят, русские в Циннелинкене?

      – Раз говорят, стало быть, они там и есть.

      – А вы что ж, сами тоже из Циннелинкена?

      В ответ старик только качает головой.

      Снова толпой овладевает тревога. И снова все взоры обращены на старика. Кто-то кричит:

      – Как это он смеет утверждать, будто русские в Циннелинкене? Ни в жизнь им не дойти до Циннелинкена!

      – Откуда ты взял, что они там?

      Сначала старик не отвечает,