Браконьерщина. Игорь Александрович Кожухов

да посидеть здесь, вдруг чё! Сама обещала вернуться сегодня, я ей рыбу-то свешал и сгрузил. В общем, ты вставай иногда, в печь подбрасывай, я дров натаскал много. А то пришёл, тут вода застыла… – Он, не дожидаясь ответа, оделся и вышел, по-хозяйски прижав дверь плечом.

      С трудом встал: старый советский будильник показывал пять часов, но утра или вечера, не понимал. Слабость была такой, что, пройдя от дивана до кухни, вспотел, в руках совсем не чувствовались мышцы, а для вздоха нужно было делать усилие животом. Подложив дров в печь и выпив стакан чаю, снова лёг, не выключая свет. Теперь лежал, с надеждой прислушиваясь, ожидая именно её, не понимая, как это может произойти, но по-детски надеясь на чудо.

      И чудо произошло! Сначала услышал шум подъезжающей машины, потом хлопнула дверца и застучали каблуки на крыльце. Я увидел гостью не такой, как в первый раз, взволновавшую меня, ни как во второй раз, когда неожиданно залюбовался ей, догадываясь, насколько она чужая, но теперь именно такой, какая мне нравилась и какую уже ждал.

      Словно ребёнок, не веря, прикрыл глаза и слушал её движения, задерживая дыхание и замирая от счастья. Она, раздеваясь, прошлась по комнате и наконец присела на край скрипнувшего дивана, положив прохладную руку мне на лоб и легко проведя по лицу, вздохнула:

      – Всё хорошо! Ты выздоравливаешь!

      Прятаться больше не было смысла и, открыв глаза неожиданно даже для себя, выдал:

      – Нет!

      Она, красиво и чуть грустно улыбнувшись, продолжила:

      – Болеть нельзя. Если я не привезу рыбы, муж меня сюда больше не пустит. И мы с тобой не увидимся, и это плохо, – Лада неожиданно поцеловала меня, засыпав лицо волосами, отстранилась, торопливо собрав их в пучок под резинку, сразу вновь поцеловала долго и крепко.

      Я, обняв её за шею и плечи, тянул к себе, а она, засмеявшись, легко и ловко выскользнула из объятий.

      – Я именно за этим и приехала… Обещала же, когда тебя больного полотенцем протирала, приеду… и лягу к тебе, а ты выздоровеешь.

      Лада, разбрасывая одежду, разделась и, уже откинув одеяло, вспомнила:

      – Ой, свет погашу, стесняюсь, – пробежала к включателю и, щёлкнув, теперь по-кошачьи, аккуратно перешла к дивану… – Ой, мокренький какой, слабый и совсем родной! Как увидела, поняла, что мой ты будешь, хоть и строжился, как настоящий. – Она тихо смеялась и прижималась сильней.

      Я не соображал, как себя вести от распирающего душу чувства, но это чувство и радовало, и пугало одновременно…

      – Можно я тебя поцелую? – Мне вдруг показалось, что она не испытывает близкого моему чувства, но она, не думая секунды, откинула одеяло…

      – Конечно, конечно любимый, здесь всё только твоё, всё… всё!..

      Утром я, на удивление, чувствовал себя вполне нормально и, пока Лада спала, пошёл к Валерке. В утреннем мареве труба его дома дымила густо и сыто. Сам хозяин, по пояс голый, завтракал или, как я понял, ужинал.

      – Только зашёл. – Он, предложив мне