Браконьерщина. Игорь Александрович Кожухов

а как немного стемнеет, мы тогда эти, сегодняшние, снимем. Вот и получится, что прогулов у нас не будет, понял, студент?!

      Я ещё мало что понимал, но желание заработать заглушало и неуверенность, и страх, и где-то даже совесть. Сегодня я стал официально браконьером.

      Ночью не спалось. Я вышел из дома, стараясь не разбудить родителей, которые всегда к осени «сходились» в одной комнате. Здесь любящий тепло батя самолично сделал небольшую печь, и морозными зимними ночами, а иногда и осенью они с матерью наслаждались её добрыми, уютными песнями.

      Сюда же мать каждую осень перетаскивала фотографии моих старших сестры и брата. Для каждой рамки был свой гвоздь, и они, загнанные в стену давно, торчали недалеко друг от друга, почти потерявшие форму, толсто забеленные. Фото сестры, уехавшей за военным мужем двадцать лет назад, висело слева над печатным ковром с оленем, а брата, подавшегося за большой деньгой на север двенадцать лет тому, справа. В кухне оставались ещё фото детей сестры, но их домой не переносили, потому что ни разу воочию ребятишек не видели и, наверное, не чувствовали тяги. При мне родители о старших вспоминали очень редко, чаще именно тогда, когда от кого-то из них приходили письма. Я сам сестру помнил совсем смутно, брата – чётче. Но только потому, что уже семнадцатилетним парнем он учил меня, салагу, жить по-«пацански». При этом брат, как взрослый закурив папиросу, обычно «Север» или «Прибой», убеждал меня, что курить нельзя и если вдруг «засекёт» – набьёт морду. Я ему верил, и курить действительно не научился. Хотя иногда «за компанию» закуриваю, но лишь для того, чтобы ещё раз убедиться, как это гадко! Вообще, мы ждали их в гости постоянно, хотя об этом вслух не разговаривали, суеверно боясь сглазить.

      …На улице после дневного ветра установилась полнейшая тишина. Перейдя от двора через дорогу, остановился на взгорье. Метрах в двухстах внизу, словно тусклое старое зеркало, на боку лежало водохранилище. От самого берега его пересекала жёлтая дорожка отражения луны и вдалеке, перескочив через полоску острова, сливалась с самой луной. Я залюбовался знакомым с детства хрупким покоем, совсем не наигранным, не придуманным, первобытно восторженным и волнующим. Две энергии – воды и земли – образовали здесь шаткий баланс, готовый в любой момент склониться на одну из сторон.

      И вдруг откуда-то с непросматриваемой стороны воды страшный, явно предсмертный глухой крик: «Ю-ро-о-к», а затем эхом по берегам: «ок-ок-ок». Дрожь пошла по телу, и я, не понимая, что это, приподнялся на носочках и, уставившись в темноту, снова услышал: «ссу-к-а-а-а»…

      Пытаясь понять, что это, побежал, слепо попадая ногами в ямы, а упав, с неожиданным облегчением прижался к земле прислушиваясь. Кругом было тихо и холодно. Может, показалось?

* * *

      Деревня наша образовалась в 1953 году, когда на пути великой сибирской реки встала плотина ГЭС. Мои родители перебрались сюда в начале шестидесятых, откуда-то из-под Краснодара, с двумя детьми: помощницей, уже сформировавшейся