Няня для телохранителя. Риша Вольная

пролетела так быстро, что когда я уже привычно прошлёпала на кухню за порцией кофеина от полюбившейся кофемашины, то никак не ожидала хмурого бурчания позади себя.

      – А здороваться вас родители тоже не научили?

      Глаза, которые спали и не желали просыпаться, распахнулись мгновенно, а чашка из дрогнувших пальцев перевернулась, заливая кофейной жижей и молочной пенкой всю столешницу.

      – Чёрт! Чёрт! Чёрт! – взвизгнула я, бросаясь на спасение любимых накрахмаленных и белоснежных салфеток Варвары Петровны.

      Повыдергивала несчастное плетение из-под мисок с печеньем и курагой, так с ними зажатыми в руках и повернулась к этому недоброжелателю.

      – И вам доброе утро, Захар Пантелеймонович. Уже прилетели?! Как замечательно, что предупредили о своём возвращении. Лика очень скучала по папе.

      Удавись, паразит такой, своими невысказанными ядовитыми замечаниями.

      – А ещё и чертыхаетесь! Трижды! И кто вам сказал, что утро у меня доброе?! – непробиваемый Яровой пронзает меня недовольным взглядом и снова возвращается к изучению бумаг, разложенных перед ним по столу большим веером.

      И как я его сразу не заметила?!

      – И действительно, в вашем случае утро добрым не бывает. Извините, – парирую подкол, пропуская его замечание насчёт чертовщины. – Вы, наверное, на работе только на французском общаетесь? И, естественно, ни единого некультурного слова.

      – Моя работа вас не должна касаться, но в любом случае я там не занимаюсь воспитанием детей.

      Вздыхаю. Непробиваемый Тор. Ни капли юмора. Вот даже росинки не намечается.

      Кофе пить расхотелось. Завтракать тоже. Хозяин занят, к моей большой радости. Подтягиваю обратно на плечо вечно сползающую лямку пижамы и собираюсь рвать когти в детскую. Радовать мою подопечную возвращением бога на Олимп.

      – Стоять! Не так быстро, Вероника Андреевна.

      Чёрт! Прячу руки за спину, чтобы некоторые не увидели моих нервно сжатых кулаков. С утра я плохо контролирую свои эмоции, а с этим бычарой вообще отвратительно и регулярно.

      – Ближе, Земляникина, я не кусаюсь.

      – Да неужели! – вырывается из меня, так как я точно помню, кусается и ещё как.

      Его брови взлетают вверх на мой необдуманный выпад, но делаю любимое лицо «сковородка» и смело шагаю к столу.

      – Посмотрите, узнаёте? – и указывает кивком головы на тот самый бумажный веер.

      Приглядываюсь. Конечно, узнаю. Сложно саму себя не узнать. Пусть это даже чёрно-белые распечатки, по всей видимости, с камер наблюдения. Сказать, что я не удивлена, это нагло соврать.

      – Естественно. Фотки старые. К чему эта показательная порка, Захар Пантелеймонович? Не думаю, что прогулка по парку, езда на общественном транспорте и выход в кино имеют черты вселенского заговора против мира.

      Яровой ухмыляется. И всё, но по спине у меня бежит холодок. Страшный мужчина, и это я не про его внешность.

      – Кто это? – тычет пальцем в моего бывшего, тогда ещё настоящего.

      – Вы же знаете.

      Он молчит, даже не глядя на меня. Делаю короткий вдох и чувствую запах его парфюма.