Жить. Сборник. Светлана Алексеевна Шевченко

И Петька, который говорит, что Элла – мировая девочка, девочка что надо, хоть и видная, и неприступная, и вообще, высокого полёта птица.

      Лицо у Татки «сквасилось», как сказала бы Муся, и тут же снова рот открылся сам по себе. Элка! Со своей роднёй! У которых, может, есть ещё машина? У таких могущественных родственников – наверняка есть, найдётся какой-то способ помочь им добраться до дачи?! И Татка вертела мысль то так, то эдак, то загоралась надеждой, то расстраивалась, что какая тут может быть надежда? Кто им Элла, а кто они ей? Но отоварив карточки, отошла в сторону, кусала пальцы и грызла губы, ожидая, пока отоварит карточки Элла.

      И когда та, поравнявшись с Таткой, чуть приостановилась, отлепилась от стены дома и пошла рядом, совершенно не представляя, как спросить и что спросить.

      – Все ушли? – внезапно спросила Элла.

      И было, конечно, понятно, что она про мужчин.

      Татка рассказала, что да, все.

      – Виктор.., – Элка запнулась, продолжила, – и Петя – пишут?

      – Пишут, – коротко ответила Татка и, не желая настраивать Элку плохо, торопливо добавила, – почти каждый день пишут. Они вместе.

      – Хорошо.

      – Элла, а ты как тут? – сбилась Татка.

      – Я тут с дядей и тётей, – спокойно рассказывала Элка. Их район сильно бомбили. Папа ушёл. Мать ушла. Братьев старших первыми забрали. Дядя – тут. Тётка из детского доктора стала врачом на все руки, работает в стационаре.

      – А вы? – спросила Элла, не глядя на Татку.

      – У Татьяны, – выдохнула Тата и так же ровно рассказала про папу, мальчиков и беременную Шурочку.

      – И все – иждивенцы, – не то спросила, не то подтвердила Элла.

      А Татка быстро, пока не передумала, сбивчиво, торопясь, стала спрашивать про машину.

      – А зачем тебе машина? – строго переспросила Элла.

      И Татка, сомневаясь и даже пугаясь собственной решимости, рассказала про дачу, ледник и подпол.

      – Там может уже и нет ничего, – глядя в сторону, рассуждала Элла.

      И Татка призналась, как перед отъездом они устроили там разгром, чтобы казалось, что здесь уже кто-то побывал. И тут же пожалела обо всём, что успела рассказать Элке, потому что та, глядя вверх, на окна дома, сказала:

      – Машина есть. И грузовик, и легковая. Но ты же знаешь, – глянула с сожалением на Татку. – В личных целях использовать их нельзя. И всюду – патрули. И за город точно не выехать. И вообще.

      Татка кивнула, стараясь изобразить равнодушный вид, а Элла, прикусив свою прекрасную губу белыми зубами, вдруг сказала:

      – Я подумаю. Я подумаю, что можно… Ты адрес ваш скажи, я к вам приду. Даже если не придумаю – зайду.

      И Татка, радуясь, что закончился наконец этот тягостный для неё разговор, уже развернулась и сделала пару шагов к своему дома, но Элла схватила её за рукав и, приблизив губы к самой Таткиной щеке, зашептала:

      – Таточка, ты никому, слышишь, никому про продукты не рассказывай! Будет хуже. Будет намного, намного хуже, чем теперь, я знаю.

      И ушла.

      Элла пришла через два дня, когда