Маньяк: Не твоя. Vena Rouh

за которой точно последуют 427 и 428».

      Она лишь лежала, слушая сбивчивый шепот мужчины и изредка кивая головой, пока тот увлеченно рисовал, а точнее вырезал новые узоры на ее голени.

      Их, пленниц, осталось пятеро.

      Пятеро и он.

      Ещё вчера их было восемь.

      А сегодня трое показались мужчине слишком раздражающими и визгливыми.

      Нож вошёл в ногу чуть глубже, от яростного порыва, который он пытался сдержать, но Она не шелохнулась. Лишь роза перед глазами поплыло, хотя и это было, кажется, только для того, чтобы взгляд сфокусировался на том, что было за цветком.

      А за ним было то, что без сомнения можно было бы назвать произведением искусства, будь обстоятельства чуть другими.

      Удивительно.

      В монстре, убивающем девушек, скрывался удивительной чуткости и таланта, художник.

      На стене, была изображена Она. В руках Ее была белая роза, точь в точь, как та, что валялась сейчас на полу. Волосы, словно развивались на ветру, переливаясь под лучами солнца, которых девушка так давно не видела без решёток, а такое же белое платье, словно свадебное, пышной юбкой создавало фон на всю стену.

      Каждая складочка, каждая деталь, всё было прорисовано с доскональной точностью, краски играли, создавая замысловатые узоры, градиенты, и у любого бы замерло сердце от взгляда на это его творчество.

      Она уже не помнила, когда выглядела так. Красиво, утонченно, словно белый лебедь, плывущий по озеру… Нет, теперь это уже не она.

      Но взгляд…

      Взгляд художник передал удивительно точно.

      Полный боли и страха, пожалуй, он вызывал больше чувств чем даже непревзойденное мастерство мучителя, чем самые тонкие детали его работы, этот взгляд проникал в душу и увидев его однажды… Вряд ли кто-нибудь уже забыл бы эти глаза. Красивую девушку на портрете – возможно, но только не глаза.

      Пожалуй, они ещё долго преследовали бы несчастного зрителя в кошмарных сновидениях.

      Ели бы зритель, конечно, нашелся.

      «1598, – он уже давно не резал, а просто бил хрупкое, и так истерзанное тело, в отчаянии выплескивая гнев».

      В каждой клетке было по такому портрету, в большинстве по два, а то и по три. Ведь в них жило несколько девушек. За всю историю естественно.

      Больше восьми одновременно их не было никогда.

      Одна умирала – другая появлялась, это было уже что-то сродни закону, о котором знали все.

      Но этот портрет был особенным даже для мужчины, его рисовавшего. Пожалуй, потому что только в него он вложил душу, если та, конечно, у него тогда ещё была.

      Хотя он утверждал, что была.

      «1700, – счет бил все рекорды, в тот момент, когда садист всё же остановился».

      Он встал, отряхнулся и выйдя из клетки, плотно запер тяжелый засов.

      – Та из вас кто убьёт по моему приказу получит возможность выйти отсюда, – вдруг объявил он, и за его словами воцарилась тишина.

      Гнетущая, тяжёлая тишина.

      – Нас отпустят? – голос девятнадцатой прервал всеобщее молчание.

      Конечно нет. Восьмая