Маньяк: Не твоя. Vena Rouh

овка сыра, появились в ночной дали, она, будто смирившись выдохнула воздух, желая, впрочем, избавиться совсем не от него, а от той боли, что сковывала ее грудь.

      Когда тьма окончательно заполнила всё окружающее пространство, она откинув голову, слабо стукнулась затылком о холодную каменную стену, умело расписанную дорогими красками, а ее руки задрожали.

      Она замерла в ожидании. Прекрасно зная, что будет дальше, девушка сидела, не шевелясь и стараясь дышать настолько тихо, насколько это вообще было возможно.

      Секунда.

      Минута.

      Час.

      Она не сдвинулась с места, не поменяла позы, не шевельнула рукой и даже не открыла глаз, которые закрыла ещё в тот самый момент, когда зажглась первая звезда.

      Наконец послышался шорох, а вслед за ним скрежет открывающейся двери. Вокруг тут же раздались вскрики и всхлипы, но она даже не дёрнулась.

      Чьё-то тяжёлое дыхание заполнило помещение, и, хотя оно и близко не перекрывала чужих отчаянных стенаний, она слышала его слишком отчётливо. Вдох. Выдох

      Вдох.

      Выдох.

      Звук падения чего-то тяжёлого. Она, не открывая глаз, знала, что это, пожалуй, даже лучше всех тех, кто пристально наблюдал за происходящим.

      Кто-то вскрикнул особенно громко.

      Гортанных полухрип-полурык.

      Она начала медленный отсчет.

      Раз.

      Шум подъема, резкого настолько, что металлический стул, проскрежетав ножками по полу, слегка отъехал назад.

      Два.

      Лязг железа, и резкий свист рассекающего воздух предмета.

      Три.

      Оглушающий удар, эхо от которого разнеслось по помещению.

      Стул, тот самый, который сначала отъехал, освобождаясь от наездника, тот самый, чьи железные ножки стукнули по, наверное, столу (она не видела, но предполагала, ведь это было уже… раз… два… больше…), рассекая воздух, с громким стуком врезался в металлические прутья решетки, вызывая новый поток режущего слух визга.

      Но она не шелохнулась.

      Она лишь до боли закусила щеку, так и не открыв глаз и чувствуя во рту металлический вкус крови, от прокусанной ею же плоти.

      – Заткнись, тварь! – мужской голос словно гром разнёсся по помещению, – Заткните свои рты, овцы! – на этот раз он обращался ко всем.

      И лишь на нее этот гнев не распространялся.

      Всхлипы, сдавленные, приглушенные, продолжили доносится из разных углов комнаты, и в плохой день это бы вновь взбесило мужчину, но видимо сегодня у него было хорошее настроение. Он закрыл глаза на раздражающие звуки.

      Про свое настроение, она, по правде, не могла сказать того же.

      Грузный медленный шаг.

      Всё ее тело напряглось, но она не подала никакого вида.

      Второй шаг.

      – Моя роза, – услышала она хриплый, приглушенный голос, резко контрастирующий с тем кричащим, резким, называющим всех овцами.

      Девушка не шелохнулась.

      – Роза, – настойчиво повторил мужчина откуда-то сбоку, и на этот раз она открыла глаза.

      Она предпочитала подчиняться, когда это было возможно.

      Но голову она так и не повернула.

      – Ты единственная…, – прошептал он, – Понимаешь меня.

      – Убей меня, – сухими потрескавшимися губами прошептала она, с такой мольбой и усталостью в голосе, что казалось, что она уже мертва.

      – Знаешь ведь, что не убью, – тихо проговорил он, а затем что-то резко поменялось и он вцепился в решетки, разделяющие их, обеими руками, с силой дергая ограждение, – Знаешь ведь! – словно безумец заорал он, продолжая громыхать металлическими прутьями.

      Она лишь медленно моргнула, задрав голову, разглядывая потрескавшийся, поросший плесенью потолок.

      Отвечать она не стала, а мужчина, в последний раз громыхнув решетками, привычным жестом бросил к ее ногам что-то легкое, что мягко ударилось о каменный сырой пол.

      Роза…

      Как иронично.

      Иронично, что именно этот прекрасный цветок и стал символом ее заключения.

      Символом неволи.

      Страданий.

      И боли.

      Символом ее смерти.

      – Где я…, – сипло, хрипло, тихо, со стороны.

      В себя пришла девчонка, чье тело мужчина совсем не ласково бросил на железный стол, даже не заботясь о том, что бы протереть его от… Бекки.

      Точнее того, что от нее осталось.

      Зная, что пожалеет об этом, Она чуть повернула голову в сторону, откуда доносился слабый голос девушки.

      Темные волосы, чуть смуглая кожа с красными подтеками собственной крови и дикий, испуганный, словно у животного, взгляд.

      Оглушительный визг разнесся по комнатам, отталкиваясь от стен и пробирая всех до мурашек.

      Девушка,