Первые грозы. Лана Кузьмина

раз, классе в третьем, Витька Смирнов обозвал Лёшу маменькиным сынком, за что сразу же получил учебником по голове.

      – Слабак! – заорал тогда Витька. – Даже ударить нормально не можешь!

      Лёша запустил в него телефоном и разбил нос. Домой шли вдвоём. Оба плакали. Один жалел телефон, другой – собственный нос.

      – Нос-то что, – внезапно улыбнулся Витька, размазывая по лицу слёзы. – Поболит и пройдёт! А вот телефон тебе потом фиг купят!

      Лёша засмеялся. Тоже мне сравнил! Нос и телефон! Как бы там ни было, хохотали они до самого дома. Отчего, непонятно. Просто светило солнце, уроки закончились и зарождалась самая настоящая дружба, а телефон и нос – дело наживное.

      С тех самых пор, если Витька и называл Лёшу маменькиным сынком, то только в шутку. А тот слегка бил Витьку в бок, тоже шутя.

      Сегодня пустая квартира угнетала. В последние месяцы Лёша понял, что бывают вещи пострашнее ругани и скандалов. С ними-то как раз всё ясно. Но как понять тишину? Что могут означать молчаливые вечера перед телевизором, когда каждый занят собой. Мама морщит лоб и наверняка думает о том, что телевидение в отличие от поэзии и классической литературы дегенеративное искусство (конечно, если его можно назвать искусством). Отец спит в кресле. Лёша читает фантастический роман, спрятанный за суперобложкой от сборника повестей Тургенева. И никому нет никакого дела до бедной девушки, убитой жестоким маньяком.

      Мама всегда настаивала на совместных вечерах. «Мы же семья!» – говорила она. Никто не возражал. Что может быть лучше, чем смотреть вместе фильм или развлекательную передачу, снабжая действие комментариями и беззлобным смехом? В последнее время подобные вечера превратились в тяжкую обязанность. Отец убивал время сном, словно не желая видеть окружающих его людей, мама погружалась в собственные грёзы, а Лёша осмелел настолько, что почти в открытую читал запрещённые книги. Вероятность разоблачения свелась к нулю. Каждый очутился в собственном коконе, оттолкнув от себя остальных. И это пугало больше, чем ссоры и ругань.

      В квартире выше что-то грохнуло, затряслась люстра и, набирая громкость, пронзительно заверещала соседка. Муж вторил ей глухим, едва слышным голосом.

      «Такого нам тоже не надо» – мрачно подумал Лёша. Настроение у него было препаршивым.

      Наверху снова что-то загремело, посыпалась извёстка («Ну кто в наше время красит потолок извёсткой!» – любила возмущаться тётя Вера). Зашипел кот. Лёшка обернулся. Васька забился в угол и сверкал глазами-изумрудами. Белоснежный красавец-перс имел тонкую душевную организацию и от соседских разборок страдал едва ли не больше людей. Домосед по натуре, Васька лишь однажды переступил порог квартиры, проскользнув в приоткрытую дверь за ярким солнечным зайчиком, метавшимся по площадке. В подъезде зайчик исчез, а сам Васька впав в панику, заметался по лестнице. Выскочив на улицу, он ошалел от обилия воздуха, света,