Рождённая для мести: Проклятие Жеводана. Диана Суси

ес уже шептал об опасности.

      Последние дни лес словно затаился. Птицы замолкали, стоило ей ступить на тропу. Охотники, обычно избегавшие её владений, теперь кружили ближе. Ветер доносил тревожные шёпоты, но не раскрывал их сути. Сегодня она заметила следы – человека. Кто-то подходил к её хижине, но не осмелился войти.

      Жюстин перебирала травы, бросая в кипящий отвар нужные листья. Она привыкла к страху. Люди всегда боялись того, что не понимали. Они приходили к ней, когда были присмерти их дети, когда кожа покрывалась пятнами от лихорадки, когда молитвы не помогали. Она спасала их. И плата была проста: золото, если есть, скот, если нет. Она никогда не лечила бесплатно, зная, что у каждого своя судьба и свой путь. Если кто-то пытался откупиться от смерти, это не должно было быть даром.

      Но в этом лесу страх перед ведьмой был сильнее благодарности.

      Резкий стук в дверь пронзил тишину, как удар грома среди ночи.

      Она привыкла к внезапным визитам – испуганным матерям, молчаливым вдовцам, мужам, несущим детей, чьё дыхание становилось тоньше ветра. Но этот гость не был похож на других.  Этот человек настойчиво барабанил в дверь, требуя ответа.

      Жюстин вытерла руки о передник, пальцы невольно скользнули к ножу на поясе. Она шагнула к двери,по которой шли удары, заполняя пространство, вытесняя все мысли.

      Рывком открыла её.

      На пороге стоял мужчина. Тёмный плащ слипся от сырости, капюшон скрывал лицо, но в напряжённой позе читалось беспокойство. Из-под полы виднелось что-то тяжёлое – меч? Нет, кинжал.

      – Ты Жюстин? – голос хриплый, усталый.

      Она молчала.

      Он сделал шаг вперёд, и лунный свет скользнул по его лицу. На скуле темнела высохшая грязь, в глазах отражалась тревога – старая, застывшая, как зарубцованный шрам.

      – Они идут за тобой. – Его голос прозвучал глухо, как удар камня о землю. – Сегодня ночью.

      Сердце сжалось, и внутри вспыхнуло странное чувство – не страх, а боль. Они решили забыть. Все.

      – Кто?

      – Деревенские. – Он сжал кулаки. – Священник внушил им, что ты опасна. Что ты… не человек.

      Он не закончил.

      Но ей не нужно было продолжения. Она знала, что сказал священник.

      Жюстин вглядывалась в его лицо, словно пытаясь разгадать тайну. Почему ему не всё равно? Почему он здесь?

      – Почему ты решил меня предупредить?

      Мужчина покачал головой, и в его взгляде мелькнула тень сомнения. Он что-то знал, но не решался сказать.

      – Я здесь, чтобы ты успела уйти. Пока ещё есть время.

      Тишина.

      Жюстин смотрела на него, а в груди, за гневом, за страхом, за ледяным расчётом, поднималось другое чувство. Глубокое, разъедающее.

      Разочарование.

      – Если я убегу, мне придётся прятаться всю оставшуюся жизнь, – сказала она медленно. – Бегство – это признание вины. Нет, я не побегу. За мной нет вины.

      Она столько лет жила среди них. Лечила их детей, держала их руки, когда они умирали. Они верили ей. Но стоило священнику прошептать слово, и вера обратилась в пепел.

      Жюстин опустила взгляд.

      – Они уже решили, кто ты. Их не переубедить.– сказал незнакомец

      Жюстин посмотрела на него, и мужчина вздрогнул. В её глазах не было страха.

      – Тогда мне остаётся только напомнить им, кто я.

      Она повернулась и шагнула в темноту, оставив мужчину позади. Его голос донёсся приглушённо, но смысл уже не имел значения.

      Жюстин брела через лес, почти не замечая под ногами корней. Гнев расползался по телу, как яд, сжигая последние капли жалости к тем, кто теперь вышел с факелами. Всего несколько слов священника – и годы её помощи оказались забыты. Неужели страх сильнее памяти? Она знала, что священник давно плёл вокруг неё сети, но надеялась, что прошлые заслуги перевесят страх. Теперь было поздно гадать.

      Жюстин подняла голову. Над деревней поднимались первые огоньки факелов, танцующие в ночи, словно змеиное жало. Тёмные силуэты метались между домами, их движения были резкими, словно горел не только огонь, но всепоглощающая ненависть.

      Жюстин шла быстро, бесшумно. В этих дворах она спасала жизни, но здесь же её готовы были предать.

      Дверь дома старосты была заперта. Она не стала стучать. Просто толкнула её, заставляя скрипнуть на петлях.

      В комнате мгновенно запахло тревогой.

      Староста вскинул голову. В его глазах вспыхнул испуг, но он быстро взял себя в руки.

      – Жюстин, – произнёс он медленно, пробуя её имя на вкус.

      – Ты позволишь им сжечь меня?

      Молчание.

      – Ты слышала, что говорят, – наконец выдохнул он.

      – Я слышала многое. – Она сделала шаг вперёд. – Я слышала, как твоя жена умоляла меня спасти её. Я помню, как твоя дочь умирала в горячке, а ты боялся дышать. Я спасла её.

      Староста нервно провёл рукой по