Избранное. Очерки Методологии. Том 2. Н. Г. Алексеев

Не вошел, хотя о них знал, иногда даже выступал на общих заседаниях. Знал, что такая действительность существует и что «деятели» появились. А первая игра, на которую я попал, была в МИНХиГП, в Москве, кажется, И-21, я Ладушку (Алексеева Лада Никитична, дочь – прим. ред. сборника) с собой брал. Эта игра произвела на меня очень сильное впечатление и в то же время оказалась для меня очень тормозной. Сразу два момента отмечаю, пост-рефлексивных. Георгию очень понравилась тогда моя рефлексия после игры. Он даже сказал: «Лично, Кит, ты меня обогнал!..» В чем я мог его обогнать? По какому-то вопросу – так я понял смысл. Я наглядно увидел, причем совершенно конкретно, что могу развить некоторые свои способности. До того я помнил 10–15 имен-отчеств, а за игру смог это число утроить! Я понял, что это возможно при определенном отношении к людям, когда человек этот становится для меня очень существенным. Затем добавляется небольшая техника, и тогда, буквально на автомате, захватывается… Меня этот факт просто поразил, потому что был очень принципиальным: в ходе игры я могу с собой нечто сделать! Или со мной может нечто сделаться! Я оба эти момента учитывал уже тогда. Поразительно – за короткий момент я могу себя переделать или меня переделает, я переделаюсь. Оба залога здесь есть.

      Это первое. А второе – у меня была схемка рефлексии, предварительно несколько продуманная, и на игре я ее увидал!.. Еще раз, причем, увидел впервые сам, оформил ее. Известная схемка: остановка, фиксация и т. д. Помню свидетельство Громыко и Петра [Щедровицкого], они потом неделю пытались ее опровергнуть, но не смогли. Ну, понимаешь, хорошая схемка навязывается. И не важно, кто ее оформил, но если она связана с действительностью, с мыследеятельностью, то она садится, а уточнять ее можно потом.

      И третий результат: во время игры, в рефлексии, я сразу сказал, что ОД-игра – это практика методологии. По-видимому, для Георгия эта было существенно. Не потому, что он этого не знал, а скорее потому, что это был взгляд авторитетный и со стороны. Обрати внимание: схема, которую я вчерне продумывал вне и не для игры, здесь заработала. Более того, ее можно запустить в действие и проверять, а затем с ее помощью нечто сделать. Вот что было неимоверно значимым: до игры я видел практику методологии поверхностно и узко – в научных исследованиях, в организациях. А здесь непосредственно в жизни!

      И потом для меня чрезвычайно важно, как человек говорит. Он может сказать: «Волга впадает в Каспийское море» – и это будет открытием…

      – Для него?

      Н.Г.: Но в этом смысле и для меня… Он же это по-своему прожил, а когда человек выдает прожитое, он это говорит иначе. Вот на моих играх выходит человек, воспроизводит, скажем, простенькую схему доклада, но я-то чувствую, что он внутренне до нее долез, допер – сам! По глазам чувствую, по голосу, по строению речи. А тогда и то, что человек сказал, становится для меня значимым, возникает к нему определенный тип отношения, и не могу после сказать ему, что это уже лет 20 как известно. Понимаешь, я могу его проблематизировать, но и сама проблематизация резко меняется.

      – Если