Записки о виденном и слышанном. Евлалия Казанович

почерками, но и выдумывает их сам постоянно новые. Так, в ссылке в Вологде он придумывал почерки в стиле каждого из товарищей по ссылке, которые соответствовали бы их психике и передавали бы их характерные особенности, и всем им – соответствующим почерком и в соответствующем стиле – написал визитные карточки, да Петрашкевич потерял свою и потому не мог показать ее. Может быть, характер был и неверно угадан, может быть, изобретенный почерк и не передавал его, – но самая попытка и склонность к этому – оригинальны130.

      Весьма возможно, что в душе Ремизов и художник, может быть, он и тонко понимает поэзию (несомненно, например, природу он любит, а это невозможно для человека, не чуткого к поэзии), но передать своих чувств он не умеет.

      Посмотрим дальше! Возьму еще что-нибудь из его древнерусских повестей, и если они тоже не удовлетворят меня – поставлю на Ремизове крест.

      И это после Брюсова, писателя тоже оригинального!!

      9/VII. Из ремизовского сборника интереснее других «Бесовское действо» да «Мака». В последнем рассказе яснее, чем где бы то ни было, обнаруживается вся нежность души Ремизова и его любовь к детям. Я думаю, что он прекрасный семьянин и нежный отец, и, верно, у него есть собственная дочурка, с которой он и списал Сашу в «Маке». Особенно хороши два пальчика «сосунок» и «дерунок»131…

      Попозже. Третьего дня, в субботу, исполнила свое обещание и съездила к А. С. Пругавину, отвезя ему великолепный букет полевых цветов, за которыми в пятницу нарочно ходила очень далеко.

      До чего я люблю полевые цветы, когда они огромной, беспорядочной, но со вкусом подобранной охапкой стоят в каком-нибудь широком глиняном горшке, кувшине или крынке132! Это такая роскошь! Цветущая свежесть, неприкрашенная молодость, безыскусственная красота природы и сама жизнь, неиспорченная, не исковерканная прикосновением человеческой руки, – вот что такое полевые цветы.

      Букет был так хорош, что, если бы я не думала доставить им удовольствие А. С., я непременно оставила бы его у себя.

      И вот, к сожалению, я не застала А. С. дома! Ни прислуги, ни его. Дачка совершенно пустая, но не запертая, и хозяйка, живущая напротив, сказала, что, уезжая, А. С. отдал приказание, если кто к нему приедет, – чтобы оставался ночевать, располагался как дома, велел себе поставить самовар и брал по записке из лавки все что нужно.

      Конечно, я ничем этим не воспользовалась, разыскала только эмалированный кувшин, который вместе с лоханью стоял в сенях, наполнила его водой и поставила туда цветы, сразу ожившие и расцветшие опять, затем до следующего парохода отправилась в лес, который в пяти минутах ходьбы, если не меньше.

      А. С. живет в Московской Дубровке (по Неве)133. Дача у него – старый деревянный домик с мезонином, очень напоминающий по внутреннему расположению крестьянскую избу, зимой в ней живет сам хозяин, лавочник.

      Простые сени, одностворчатая тяжелая дверь с клямкой134, три маленькие низкие

130

Ср.: «Иногда я внимал жалобам чудаковатого Ремезова на Максима Горького, не одобрившего художественных опытов этого декадента. А сам Ремезов тем временем с неподражаемым каллиграфическим искусством отображал на изготовляемых им тут же визитных карточках индивидуальный “характер” своих слушателей. Карточки получались очень изящные, а характер в своеобразном начертании имен и фамилий каждого из нас – порой весьма причудливым и оригинальным. Помнится, что мой “характер” был изображен чрезвычайно прямолинейно-остроугольными чертами» (Струмилин С. Г. Избранные произведения. Воспоминания и публицистика. М., 1969. С. 90).

131

У А. М. и С. П. Ремизовых в 1904 г. родилась дочь Наташа. С раннего детства девочка много времени проводила у бабушки (матери С. П.), впоследствии окончательно рассорилась с матерью и отказалась ехать в Петербург. А. М. Ремизов очень тяжело переживал разлуку с дочерью. 25 марта 1912 г. (т. е. за несколько месяцев до дневниковой записи Казанович) Ремизов писал дочери из Петербурга: «Сказок я без тебя не пишу. Давно я тебя не видел, а увижу и напишу: про “Снежок” напишу, как послала Баба-Яга одноглазку, двуглазку и треглазку поймать в поле снежок. А когда ты будешь жить в Петербурге, будешь учиться, я сочиню тебе много сказок и про Зория-царевича и про Василия Кощеевича и про мышь Настасью и про кота Астафея. Целую тебя, птичка моя колосяная, весну встречай, всем кланяйся: полю и цветочкам и бабушке и дому всему» (цит. по: Бунич-Ремизов Б. Б. Супруги Ремизовы в судьбе их дочери и в восприятии ее близких // Алексей Ремизов. Исследования и материалы. СПб., 1994. С. 269). После отъезда Ремизовых за границу связь практически прервалась. Н. А. Ремизова окончила Киевский университет; жила в Киеве, преподавала в школах русский и украинский языки и литературу; умерла в 1943 г. в оккупированном Киеве. См.: Резникова Н. В. Огненная память. Воспоминания о Алексее Ремизове. Berkeley, 1980. С. 44–59.

132

Написано после зачеркнутого: «горлаче». Горлач – «кубань или кринка, балакирь, кувшин без носка и ручки, узкогорлый горшок для молока, высокий горшок с пережабиной» (Словарь В. И. Даля).

133

Московская Дубровка – поселок на левом берегу Невы, в 12 км от Ладожского озера и примерно в 20 км ниже по течению реки от Новосаратовской колонии; в летние месяцы использовался жителями Петербурга для найма дач, но не считался престижным.

134

Клямка (южн., зап., малорос.) – «железная запирка у дверей, защелка, щеколда» (Словарь В. И. Даля).