Чайная буря. Хафса Файзал

Маттео Андони был неуязвим – если не считать одного кричащего секретика.

      Джин резко втянул воздух.

      – Ты… Ты – вампир.

      Маттео молчал. Он был молод – слишком молод для смертного художника, чтобы слава о его работах успела разойтись так широко.

      – Большинство художников обретает успех уже после того, как сгниют в могиле. Но вот он ты: едва разменял третий десяток – а твое имя уже у всех на слуху. Представь, какие толки пойдут в Белом Реве, – задумчиво проговорила Арти, – если люди узнают, что их любимый художник уже давно мертв. Такое ужасно скажется на доходах. В приличном обществе тебя, наверное, больше не примут.

      – Но ты ведь никому об этом не расскажешь, – тихо произнес вампир, ни капли не встревожившись.

      – И почему же?

      Впрочем, он был прав. Арти свой товар задешево не продавала. Тайнам следовало настояться; они старились как вино. Чем дольше хранятся, тем выше цена.

      – Потому что власть шантажа для тебя слишком соблазнительна. А вот мне, – продолжил Маттео, покручивая в руке наполненный кровью шприц из «Дрейфа», – достаточно всего лишь воскликнуть о твоих подпольных делишках, и, клянусь, страж, который дежурит на другом конце улицы, немедля примчится сюда. Забавно, с какой скоростью они способны перемещаться, когда тебе это меньше всего надо.

      Чтобы дискредитировать ее, одного лишь шприца маловато, но Арти всегда отличалась осторожностью.

      – Джин, – произнесла она.

      Услышав ее тон, Джин тяжко вздохнул.

      – Как скажешь, сестренка.

      Одним ловким движением перебросив зонт в другую руку, он выхватил револьвер, который она просила его – и не раз – взять с собой.

      Глаза Маттео расширились. Арти нравилось, когда мужчины ее боялись.

      – Думаю, мы можем обсудить… – начал было он.

      Джин взвел курок.

      В комнате прогремел выстрел. Маттео с удивленным возгласом осел на пол, Арти тряхнула головой, прогоняя звон в ушах. Из раны Андони сочилась густая кровь – отнюдь не алая, а темная на фоне его бледной кожи оттенка слоновой кости. Кожа покойника. Кровь покойника.

      – Я любил эту рубашку.

      Дворецкий издал расстроенный вопль.

      – О, старина, не волнуйся, – сказал Маттео и, поморщившись, двумя тонкими пальцами осторожно вытащил из себя бронзовую пулю. Кожа вокруг раны приобрела сизый мертвецкий оттенок. Арти уже чуть было не пожалела его, но тут он поднял на нее взгляд и медленно, тщеславно подмигнул. – Каждая захватывающая история любви начинается с пули, выпущенной в сердце.

      Арти не понравилось, как от этих слов у нее загудело в жилах. Она подобрала шприц.

      – В следующий раз я позабочусь о том, чтобы ты больше не ожил.

      – Я питаю отвращение к насилию! – бросил ей вслед Маттео.

      Арти вышла в ночь, Джин держался рядом. Даже не глядя в другой конец улицы, она уже поняла, что стражей в форме там больше нет, – и не потому что верила, будто у Маттео Андони есть какие-то связи, а потому, что узнала шаги своего юного посыльного,