Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так. Пелам Гренвилл Вудхаус

нравится Америка?

      – Да ничего. Хаш с кукурузой ели?

      – Нет, не доводилось.

      – Будете там, поешьте. И вафли у них – ого!

      – Расскажите мне про вафли.

      – Прям сейчас! Я вам про мистера Кардинела скажу. Одно слово, туз.

      – Вы часто видите тузов? Огастес молчал, он был в трансе.

      – А рыба печеная? – проговорил он наконец. – А курица по-мэрилендски? А пирог с клубникой?

      – Я вижу, вы любите поесть.

      – Это да. И мистера Кардинела люблю. Вот с кого Стэнвуду пример брать. С ним хлопот не оберешься. Уж как я за ним смотрел, а что толку? Пьет как не знаю кто, и еще дворецких всяких слушает. Росситер он, это надо же!

      – Не знала, что Стэнвуд пьет.

      – Сосет, как насос, дорогуша. Прямо, эт-та, жаждущий цветок. То ли дело мистер Кардинел! Посадите его в погреб, он выйдет – ни в одном глазу. И такая пигалица выйти за него не желает!

      – Вы грубоваты, мистер Ворр.

      – Для вашего блага, дорогуша.

      – А! Ну, тогда простите.

      – Ничего, ничего. Значит, выходите, не прогадаете. Положение занимает.

      – Вроде бы да.

      – Веселый такой.

      – Да, веселый.

      – Играет на укулеле.

      – Просто идеал.

      – И кошку-собачку не обидит. Как сейчас помню, подобрал он песика, грязный такой, мокрый – и отнес к нам. Прямо Авраам, одно слово. – Огастес утер слезу. – Она тоже собачек любила. Ладно, так вы к нему пойдите и, эт-та, скажите: «Да».

      – Не стоит, мистер Ворр.

      – Вы что ж, за него не выйдете?

      – Не выйду.

      – Ума у вас нету, дорогуша. А, привет, мистер Кардинел!

      – Майк! – вскрикнула Терри.

      Огастес глядел на дело своих рук – один глаз закрыт, по щеке расползается пятно, словно пчелы искусали.

      – От это да! Виноват, мистер Кардинел. Майк отмахнулся.

      – Да ладно, с кем не случается! Где Шорти?

      – Собирался лечь, – отвечала Терри. – А почему вы убежали?

      – Услышал голос вашей сестры.

      – О господи!

      – Не беспокойтесь. Я все уладил.

      – Как?

      – Думать пришлось на месте. Она спросила, что со мной. Так Шорти лег? Это хорошо. Пусть поживет, пока можно. Бедный он, бедный! Сердце кровью обливается.

      – Что вы ей сказали?

      – Сейчас, сейчас. А вам я сказал, что думать пришлось на месте?

      – Да.

      – Так вот, я заложил Шорти. Как русский крестьянин, знаете. Бегут за ним волки, он им ребенка и выбросит, все же саням легче. Итак, я сказал вашей сестре, что Шорти напился и бьет окна. «Посмотрите, – говорю, – и мне перепало». Она хотела зайти, но я ее убедил, что с ним справлюсь. Она меня благодарила: «Какое утешение, что вы тут!» И ушла. Что-то вы не радуетесь.

      – Шорти жалко.

      – Мне, собственно, тоже. Но, как выражается Спинк, омлета в белых перчатках не сделаешь.

      – Да, наверное. И вам пришлось думать на месте…

      – Именно. А Шорти не рассердится. Он меня похвалит.

      – Не очень пылко.

      – Может быть, не очень. Но увидит, что иначе я поступить не мог.

      – Надеюсь,