Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так. Пелам Гренвилл Вудхаус

семь умных знакомых». И кладет, эт-та, мелочь какую-то в ящик, а ящик запирает. Нехорошо, дорогуша, обидно.

      – Майк никому ничего не скажет, – заверил Стэнвуд.

      – Не в том дело, дорогуша. Если кто спасен, нехорошо тыкать ему в морду былые грехи. Мистер Кардинел был на этой вашей вечерушке?

      – Был, – сдержанно ответил Стэнвуд.

      Мысль о друге вызывала неприятные воспоминания. На упомянутой вечеринке тот уделил слишком много времени мисс Стокер, а она, в свою очередь, не протестовала. Конечно, это ерунда, но Майк так непозволительно красив, что всякий воздыхатель заволнуется, тем более если у него нет иллюзий о собственной внешности.

      – И не пил, – продолжал Огастес. – Он свою меру знает. Вот обедал тут, у нас, и что? Полбутылочки. Брали бы с него пример. Уж как страдает, как терзается, а пить – не пьет.

      – Что такое? – удивился Стэнвуд.

      – Чего-чего, дорогуша?

      – Почему Майк терзается?

      – Любовь! Никак эту куколку не уломает.

      – Какую куколку?

      – Да леди Терезу Кобболд.

      Стэнвуд удивился. Он давно дружил с леди Терезой.

      – Быть не может! – воскликнул он.

      – Может, дорогуша, может.

      – А я и не знал! Майк ничего не говорил.

      – Не все, дорогуша, болтают, как попугай какой-нибудь.

      – Вам же он сказал.

      – Нет, я письмо увидел. На конверте такие слова: «Кент, Биворский замок, леди Терезе Кобболд», а рядом – листочек, там написано: «Терри, мой ангел без крыльев!» Тут уж не хочешь, догадаешься.

      – Черт! Нельзя читать чужие письма.

      – Не выражайтесь, дорогуша. Надо вам дать брошюрку на этот счет. Значит, дальше он ее просит-молит. Хорошо написано! Я ему так и сказал.

      Стэнвуд перекосился, словно от боли, но тут зазвенел телефон. Трубку схватил Огастес.

      – Алле! – сказал он. – Э? Привет, мистер Кардинел. Мы как раз про вас говорили. Передам. Значит, – обратился он к хозяину, – не забудьте, что сегодня вы его угощаете в этом «Баррибо».

      – Угощаю? – Стэнвуд вздрогнул. – Скажите, что меня нет. Я умер.

      – И не просите, дорогуша. Слово – это вам не кот намяукал. Передам, передам. Ясно, четверть второго, в баре. Пока-пока. – Он положил трубку. – А вам, я скажу, надо бы поторопиться. С души воротит, дорогуша, прямо труп какой-то. Ну, поболтали, и ладно, некогда мне лясы точить. Работа не ждет, дорогуша. Ой, звонок! Кого ж это принесло?

      – Если ко мне, не пускайте, – напутствовал его Стэнвуд. Оставшись один, он предался размышлением, и они были приятны, хотя им мешал невидимый враг, ввинчивающий в череп раскаленные болты. Сообщение о Терри сняло бремя с души, а поскольку к бремени он не привык, ему стало немного легче.

      Если Майк любит Терри, думал он, ему безразлична Эйлин.

      А может, небезразлична?

      Нет-нет!

      Или «да»?

      Все-таки – «да», решил Стэнвуд. На этой вечеринке Майк просто был любезен. Не грубить же будущей невесте хозяина! Странно, что он ничего не сказал. Хотя если все обстоит так, как говорит Огастес…

      Что ж это она?