Вот и управились к празднику (сборник). Владимир Киреев

покажи.

      – А-а! Сейчас.

      Поднимаясь, он уронил свой мешок на Алексея, но не обращал на это никакого внимания, судорожно шаря по карманам брюк. Наконец успокоился. Достал билеты и отдал контролеру. Прежде чем пробить билеты, контролер – немолодая высокая женщина – пристально посмотрела на обоих, как бы изучая их.

      Алексей содрогнулся: «Вот тетка смотрит, как в душу глядит, как будто знает, куда и зачем едем».

      Но тетка, щелкнув компостером, вернула билеты, безразлично бросив:

      – Билетики, приготовим, билетики.

      От полустанка, где они вышли из электрички, пришлось около трех километров добираться пешком по раскисшей от грязи полевой дороге. Вокруг, по всему пространству лежали убранные, но не вспаханные желтые поля с многочисленными кучами соломы, оставшейся, после комбайнов.

      – Убрать-то убрали, – заметил Генка, – а вспахать сил не хватило.

      – Может, времени, – возразил Алексей.

      – Да почему времени? Сейчас что, пахать нельзя? Сколько угодно, земля не стылая. Горючки нет в колхозах. Ни солярки, ни бензина. Цены взвинтили такие, что колхозникам, чтобы рассчитаться за топливо, надо весь урожай отдать. Да о чем я говорю, и этого не хватит, в долги опять весной залезать придется. Я в институте когда учился, картошку каждую осень копали и на практике не раз бывал. Тяжело сейчас в деревне, очень тяжело. Если так будет продолжаться, то годика через два рухнут последние хозяйства.

      – В частные руки перейдет колхозная собственность. По мелким подворьям. Частники будут страну кормить, – возразил Алексей.

      – Да, да, – захохотал во весь рот Генка. – Фермеры уже накормили, теперь и частники накормят. У тетки, когда был, ну та, к которой идем, вернее, не к ней, а в ее деревню. Так что там делается! Пьют, сволочи. Убирать надо, уборка один месяц в году. Хоть бы потерпели, нет, пьют, комбайны стоят. Управляющий бегал, кричал, матерился. Не понимают. К вечеру, видимо, чтобы с ума не сойти, сам напился. Вот так и убирали, а ты хотел, чтобы еще вспахать успели.

      – Да я не про то, – оправдывался Алексей, – Все равно нужно жить с надеждой. Россия жила и будет жить на вере и правде. На патриотизме, в конце концов.

      – Тихо ты, не ори, – одернул его Генка, – Патриотизм для наших правителей, которых мы, к несчастью, сами и выбрали, это слово из числа матерных. А ты материшься на всю округу без стыда и совести. Я понимаю, что православие, самодержавие и, не помню, по-моему, народность – все стояло на вере, верой и держалось. От того, в каком состоянии пребывает сегодня наша вера, зависит и состояние, в котором пребывает наше дорогое отечество.

      Уже зима наступает, а у наших селян, живущих вон в той, показавшейся вдали замечательной деревушки, в некоторых домах и полена дров не заготовлено. Чем прикажете топиться? Заборами, полами, у соседей дрова приватизировать? Вот уж действительно в лесу и без дров. Парадокс!

      – На наше счастье история России сплошь состоит из парадоксов, – задумчиво сказал Алексей, – и даже в том, что мы, красиво рассуждая о любви к земле и людям, идем воровать лошадей,