Алгаритма из СССР. Игорь Олен

ухахатываясь и поддразнивая Воротилу Финансовича, забулдыги ушли, помышляя при том, что в каком-нибудь цирке за говорящую птицу им дадут рублей сто… или двести: хватит на очень хорошую выпивку.

      Прохиндей, застонав, рухнул в кресло, что было здесь в комнате. – Международный скандал! Я соучастник… Матушки-светы!

      – Молчите, – заметила ведьма, пришедшая в колдовское своё состояние, и Прохиндей, посмотрев, увидал белый ком в прядях чёрных волос. – Продадут вашу птицу – вы слышали – в цирк, ничего с ней не сделают.

      – Я наслышан о вас… я пошёл. – Прохиндей вспрыгнул на подоконник, влез в форточку первой рамы, застрял и стал звать громко милицию. Алгаритма немедленно отвела створку рамы вовнутрь, захлопнула внешнюю форточку, через которую они оба пролезли минут пять назад без труда. Прохиндей, осознав, что старается зря, замолчал.

      – Молодец. Что кричать? – подытожила Алгаритма. – Я ведь могу вылезти в скважину и уйти, а вот вас здесь застанут – инкриминируют ограбление. До семи лет по статье сто шестьдесят, кажется.

      – Боже мой!.. У меня планы! Вытащите меня отсюда! Пожалуйста!

      – Вы там крепко засели. Без колдовства я вас не вытащу, только ногти сломаю. – Она показала их, длинные, синие, и Прохиндей содрогнулся от ужаса. – Вам же лучше висеть там до завтра, а завтра хозяева этой комнаты посмеются и выпустят вас.

      – Где мы? – залопотал Прохиндей и подрыгал ногами.

      – Мы? Впрочем, я лишь пока. Но, возможно, останусь, я всё равно опоздала на шабаш… Мы в альманахе «Ква-ква», а конкретно в отделе поэзии.

      – Угодил-то! – вскричал Прохиндей и забился всем телом. Потом он обмяк и заплакал. – В мои сорок лет здесь… торчать! Как затычка! И дожидаться, когда придут эти писаки и пропечатают!

      – Не пропечатает вас никто. – Алгаритма, пройдя, вытащила из шкафа папку-вторую и кинула их на стол говоря: – И берёзонька вó поле… Гуденье завода с душой в унисон… Помнится время суровой годины… – Папки всё плюхались и выплёскивали в Прохиндея здоровый и действенный оптимизм, временами по-рыцарски уступающий место восторгам, печалям, а также волнениям ищущих настоящей любви дам и терзаниям молодых и талантливых заместителей очень отсталых начальников. Грохотали заводы, пахались поля, и наполненные метро уносили людей на работы, отмеченные борьбой мнений, конфликтами и страстями на почве отстаивания идеалов марксизма и ленинизма. А чтоб торчал человек в форточке или какой-нибудь там нач. Бюро потерял нос – этого не было.

      – Это ведь не реальность, следовательно, не возбуждает эмоций, следовательно, и не нужно, – закончила Алгаритма.

      – Хватит в меня этим брызгать! – вскричал Прохиндей. – Я с вороной и с вами страхов перетерпел, а оказывается, это всё не реальность! Тогда почему я торчу в этой форточке, а вы брызгаете в меня чем-то из этих папок, не знаю как звать вас.

      – Ивановна. Алгаритма Ивановна.

      – Так по мне, – продолжал Прохиндей, –