Двойник. Тесс Герритсен

подождем.

      Бристол только что сделал надрез кожи черепа. И теперь отделял ее от кости, разрушая лицо.

      – Ненавижу эту часть вскрытия, – сказала Риццоли. – Когда они начинают уродовать лицо. Остальное еще терпимо.

      Баллард промолчал. Джейн взглянула на него и заметила, как напряглась у него спина, а на лице появилось выражение мрачной стойкости. Поскольку он не занимался расследованием убийств, в морге ему вряд ли приходилось бывать часто и предстоящее зрелище наверняка вызывало у него ужас. Она вспомнила свой первый визит в секционный зал во время учебы в академии. Единственная женщина, она была ниже всех шестерых мускулистых курсантов мужского пола. Все ждали, что девчонка не выдержит и сбежит. Но она заняла место в первом ряду, в самом центре и даже ни разу не поморщилась, пока шло вскрытие. А вот самый крепкий из курсантов побледнел и, шатаясь, опустился на ближайший стул. Интересно, а вдруг то же самое произойдет и с Баллардом? В свете флуоресцентных ламп его кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок.

      Между тем в секционном зале Йошима начал отпиливать свод черепа. Казалось, звук, производимый движущимся лезвием при соприкосновении с костью, доконал Балларда. Он отвернулся от смотрового окна и принялся разглядывать коробки с перчатками разных размеров, расставленные на полках. Риццоли не сочувствовала ему. Стыдно такому мужественному с виду парню расклеиваться на глазах у женщины-полицейского.

      Она сунула ему табуретку, а затем подвинула еще одну для себя:

      – Мне сейчас тяжеловато подолгу стоять на ногах.

      Баллард уселся, явно испытывая облегчение оттого, что можно не смотреть на пилу.

      – Это ваш первый? – спросил он, кивая на живот.

      – Ага.

      – Мальчик или девочка?

      – Не знаю. Мы будем рады в любом случае.

      – Я тоже так думал, когда родилась моя дочь. Десять пальчиков на руках и десять на ногах – вот все, о чем я мечтал… – Он немного помолчал и с трудом сглотнул, когда снова заработала пила.

      – И сколько сейчас вашей девочке? – спросила Риццоли, пытаясь отвлечь его.

      – Четырнадцать, из молодых, да ранняя. Теперь нам уже не до смеха.

      – Да, трудный возраст.

      – Видите, сколько у меня седых волос?

      Риццоли рассмеялась:

      – Моя мама тоже всегда так делала. Показывала на свою голову и говорила: «Эти седые волосы – на твоей совести». Должна признаться, в четырнадцать лет я не была ангелом. Что поделаешь, переходный возраст.

      – Да, и к тому же у нас свои проблемы. В прошлом году мы с женой разъехались. Кэти разрывается между нами. Двое работающих родителей, два дома.

      – Должно быть, это очень тяжело для ребенка.

      К счастью, пила смолкла. Риццоли видела, как Йошима отделяет свод черепа, а Бристол осторожно достает из черепной коробки мозг. Баллард не смотрел в секционный зал, сосредоточив внимание на Риццоли.

      – Трудно, наверное, да? – произнес он.

      – О чем вы?

      – Работать в полиции. Ну, в вашем положении.

      – По крайней мере, теперь