Футон. Роман. Таяма Катай

даже навещали её. В квартале Кодзимати среди девушек её типаж выделялся. Особенно на фоне дочерей местных купцов, сохранивших старомодный уклад.

      «Сестра опять жаловалась на Ёсико», – говорила жена. «Мол, друзья-мужчины – это хорошо, но вот возвращаться затемно после прогулок в храм Симэй – уже перебор. Конечно, сама Ёсико тут ни при чём, но людская молва – страшная сила».

      Такэнака неизменно вставал на защиту ученицы:

      «Вам, старомодным, не понять! Стоит мужчине и женщине просто пройтись вместе – и сразу подозрения. Это ваши взгляды устарели. Нынешние девушки сознательны и поступают, как считают нужным».

      Эти идеи он с жаром излагал и самой Ёсико:

      «Женщины должны обрести самосознание! Нельзя, как встарь, переходить из рук отца прямо в руки мужа, по Зудерману. Новая японская женщина должна мыслить и действовать самостоятельно!»

      Он говорил о Норе Ибсена, Елене Тургенева, о волевых русских и немецких женщинах.

      «Но самосознание включает и самокритику. Нельзя бездумно следовать своим порывам. Нужно быть готовым нести ответственность за свои поступки».

      Для Ёсико эти наставления значили больше, чем христианские проповеди – они казались ей и свободнее, и авторитетнее.

      Как гимназистка, она одевалась слишком ярко: золотое колечко, модный пояс, стройная фигура – всё это привлекало взгляды прохожих.

      Её лицо было не столько красивым, сколько выразительным – то ослепительно прекрасным, то странно невзрачным. Особенно выделялись живые, подвижные глаза.

      Если раньше женщины могли выражать лишь три-четыре простых эмоции, то теперь, как замечал Такэнака, многие научились искусно передавать чувства мимикой. Ёсико была одной из них.

      Их отношения давно вышли за рамки учитель-ученица.

      «С тех пор как появилась Ёсико, ваш муж совсем переменился», – говорила одна знакомая жене. «Когда они беседуют, кажется, будто их души сливаются. Это действительно опасно».

      Со стороны, конечно, так и казалось. Но были ли они на самом деле так близки?

      Юная женская душа – то взлетает, то падает; трепещет от пустяков и страдает из-за ерунды. Эта двойственность – не любовь, но и не равнодушие – постоянно смущала Такэнаку. Узы морали, сила привычки – их можно разорвать легче, чем ткань. Трудно лишь дождаться подходящего момента. За этот год такой момент, как ему казалось, приближался дважды.

      Первый – когда Ёсико прислала трогательное письмо: писала, что недостойна его доброты, и потому вернётся в деревню, чтобы стать женой крестьянина. Второй – когда он неожиданно застал её одну вечером. В первый раз он провёл бессонную ночь, размышляя над ответом. Взглянув на мирно спящую жену, он корил себя за окаменевшую совесть. Утром он написал строгое, учительское послание.

      Второй случай произошёл весенним вечером, два месяца спустя. Застав Ёсико одну, он увидел её напудренное, прекрасное лицо в свете