И это тоже мы. С гидом по подворотням нашей сущности. Виталий Ткачёв

смотрел на них всех с удивлением и совокупно с растерянностью. Он был не в состоянии ничего произнести членораздельного, кроме банального и механически-вежливого ответа: «Привет…» Ему хотелось каждый раз поинтересоваться: «А вы, простите, собственно, кто?» – но из-за привитой когда-то родителями и выжившей в повсеместном наводнении невежества безупречной, хотя и промокшей до нитки, воспитанности он этого не делал. Между тем старые знакомые хлопали его по плечу, обнимали, тискали, трясли даже не за одну, а иногда и за две руки, некоторые представительницы женского пола охотно и умело целовали в его хорошо выбритые щёки так, чтобы не оставить подозрительных следов. Дальше, естественно, следовало: «Ты помнишь, как мы…» Он прекрасно помнил, как они, но не мог вспомнить, кто же в буквальном смысле тот в этих проявившихся, но уже сильно постаревших воспоминаниях, кто бесцеремонно вертит его тело и донельзя будоражит их общую, давно успокоившуюся от взвихрённых приступов память сию минуту у него перед изумлёнными глазами.

      Вдруг память больно заболит…

      Такие встречи и заканчивались одинаковыми словами: «Надо как-нибудь встретиться, давай, ещё увидимся». Поскольку они больше уже, как правило, не виделись, то Вениамин Ростиславович оставался в полном, застывшем в цементе недоумении относительно промелькнувшей мимо личности, успевшей тем не менее его крепко обнять или осторожно поцеловать. Он долгое время потом мучился, гадая, кто бы это мог быть, но вспоминал конкретное имя или фамилию очень редко, так как внешне встретившиеся люди мало походили на тех, кто был их обладателями два-три, а то и четыре десятилетия тому назад.

      Да вот, относительно недавно, с тех пор прошло всего где-то, вероятно, год или два: он по профессиональной надобности оказался на одной большой профильной международной выставке за пределами родины, шёл в один из дней тихонько по своим делам мимо красочных и манящих к себе разными способами претензионных стендов известных производителей, как вдруг его кто-то сзади схватил за руку и развернул на сто восемьдесят градусов. Он оказался перед весьма упитанным и потому очень импозантным господином в дорогом тёмном костюме из недоступного для обычных граждан материала и со стандартной, как положено законтрактованному свадебному начальству, широкой голливудской (простите мне этот штамп, но он отображает суть) улыбкой.

      – Привет, Веня! Ты как тут?

      В тот же момент Вениамин Ростиславович заметил направленные на них несколько телевизионных камер и толпу цветастых журналистов с микрофонами в протянутых руках, которые постепенно окружали их плотным, непреодолимым кольцом гонорарного любопытства.

      Совсем седой господин с аккуратной короткой стрижкой, глядя в сторонние объективы и тыча пальцем в хлопковую от рубашки грудь Вениамина Ростиславовича, назвал его по фамилии и довольно артистично, выбрав из накопленного опыта нужную интонацию, добавил доверительно с придыханием