Лесные палачи. Валерий Шарапов

этих двуногих тварей, мои хорошие! Грызите их поганые душонки! Отомстите им за свою хозяйку!

      В глубине улья грозно загудело; звук стал нарастать с пугающей силой, а потом из нутра на свет вырвался пестрый клубок, наверное, не менее чем из тысячи пчел, неимоверно злых от того, что у кого-то хватило наглости сломать их отчий дом. Живой клубок, то растягиваясь, то сжимаясь, взлетел над головами Мангулиса и Дайниса; и если от старика, от его пропитанной запахом меда одежды исходил привычный, родной и близкий запах, то от чужака за версту остро разило липким потом, немытым телом и несвежей одеждой, а также чем-то едва уловимым, что связывало его со смертью, и пчелы вмиг обрушили весь свой праведный гнев только на незваного гостя.

      – Все вы тут подохнете! – злорадно выкрикнул старый Мангулис. – Негодяи! Так вам и надо!

      Медленно отступая, Дайнис испуганно взмахнул рукой раз, другой, напрасно стараясь разогнать над головой пчелиный рой. Но когда первая пчела больно ужалила его в толстое мясистое лицо, он озверел, сорвал с плеча автомат и в упор длинной очередью выстрелил старику в грудь: пули мгновенно вырвали из белой еще час назад, а теперь алой от крови рубахи рваные клочки, и кровь фонтанчиками упруго брызнула на поверхность. Ноги у старика подломились, он медленно осел, неловко подвернув колени, привалившись спиной к теплому боку улья, и замер. На какой-то миг у него перед затухающим взором пробежала маленькая Стася, озорно смеясь, затем лицо потянула предсмертная судорога, и взор окончательно потух.

      Крошечная пчелка покружила над его лицом и стремительно полетела в сторону остальных четырех ульев, должно быть, поделиться свалившимся на них горем. Вскоре на помощь пчелам из первого улья присоединись другие пчелы.

      – Харальд, – заорал в панике Дайнис, отчаянно отбиваясь от огромной тучи рассерженных насекомых, вившейся вокруг его сильного, но сейчас бесполезного в борьбе с ними рослого тела, – бежим в дом!

      Беспорядочно размахивая руками, парни, охваченные неподдельным ужасом быть сильно покусанными, бросились к дому, пчелы же упорно гнались за ними и безжалостно жалили куда попало.

      Тем временем Стася стремительно бежала через лес. Ветки царапали распаренное от бега, искаженное от страха лицо, колючие травы цеплялись за подол порванной в нескольких местах юбки. Загрубевшими подошвам босых ног, привычных к ласковой луговой траве и даже к жесткому жнивью, в лесу уже не было столь вольготно: каждый последующий шаг, особенно в тех местах, где на земле валялись сухие ветки и сосновые шишки, прикрытые розовыми невинными колокольчиками или низкорослым папоротником, сопровождался невыносимой болью. Девушка продолжала бежать, но уже не так резво, чувствуя, что с каждым с трудом преодоленным метром силы начинают ее покидать. И все ж неизвестно, как долго она могла еще бежать в горячке, если бы случайно не запнулась о коричневый корень корявой сосны, как будто специально кем-то запрятанный в густой траве, похожей на переплетенные плети ежевики. Через нее