Проверка огнем. Александр Тамоников

на возможного диверсанта.

      Мужчина кинулся к плачущей девочке, обнял ее и зашептал, гладя по спутанным волосам:

      – Поплачь, поплачь, не стесняйся, полегче станет. Можно уже, дома ты, у своих. Никто тебя не тронет, не бойся, моя хорошая. Советская земля. И дальше только лучше будет. И вшей вытравим, одежку справим, еды сколько тебе надо, закончилось все плохое.

      Он приговаривал, утешал ее, а сам задирал все выше подбородок, чтобы скупые мужские слезы, которые текли у него по лицу и запутывались в колючей щетине, не капнули на тонкую шею.

      Девочка постепенно затихла в его объятиях, задышала вдруг ровно и глубоко. Зубарев покосился вбок и понял внезапно, что та уснула у него на плече. От тепла и сытости отключилась в одно мгновение, растеряв последние силенки на слезы.

      Николай Трофимович застыл в неудобной позе, не решаясь нарушить ее покой, – он стоял на полусогнутых ногах у стула, а на плече его лежали тонкие руки и светленькая головка спящей девочки.

      В таком положении полковник Зубарев провел несколько мучительных минут, и вдруг в дверь постучали:

      – Товарищ командир, разрешите? – Это прибыли, как он приказал, через полчаса особист Мурашко и капитан Шубин.

      Девочка на плече Зубарева взметнулась, как испуганная птичка, заметалась во все стороны, спросонья не понимая в ужасе, что происходит. Единственное, что в ней сработало, – животный страх, который кричал и толкал в грудь: прячься, опасность, фашисты!

      Полковник едва удержал ее на стуле:

      – Тише, тише, все хорошо, ты у своих. Ты в штабе советских войск, все хорошо, ты в безопасности.

      На бледном личике ужас сменился облегчением, и юная подпольщица снова в напряженной позе замерла на стуле, вытянутая будто струна.

      Мужчина пригласил остальных присесть рядом со столом и снова предупредил визитершу:

      – Вот тут товарищи капитан Шубин и майор Мурашко. Они хотят с тобой побеседовать, расскажи им все, о том, как здесь оказалась. Ты не переживай, я тоже здесь буду все время, рядом. Если устала или что другое, только скажи. Сделаем перерыв, умаялась ты сильно, понимаю.

      Узкие плечи распрямились, девочка вытянулась на стуле, твердо сказала:

      – Нет, я могу говорить, сколько надо. Пускай спрашивают.

      Зубарев бросил обеспокоенный взгляд на подчиненных, но все-таки отошел в сторону, уступая им место за своим столом.

      Майор Мурашко, невысокий и худощавый мужчина, откашлялся и попросил:

      – Расскажи, как тебя зовут и как в подполье оказалась. И как добралась сюда.

      Девочка даже если и волновалась, то прекрасно скрывала свои чувства. Руки она сложила на коленках, сжав кулачки. Уставилась невидящим взглядом в пространство, лицо снова стало непроницаемым, будто не было ни слез, ни стремительно навалившегося сна.

      Ровным, глуховатым голосом она начала говорить:

      – Меня зовут Ольга Белецкая, мне шестнадцать лет, я родилась и всю жизнь прожила в Одессе. Мои родители – рабочие на заводе. Я – комсомолка, была принята в ряды ВЛКСМ