Я не прощаюсь. Хан Ган

и вижу нахлынувшее море.

      Осенью того года я не могла перестать думать об этой вечно всплывающей картине в моей голове. Разве нельзя было посадить деревья в более подходящем месте? Посадить тысячи деревьев, может, трудно, но можно начать с девяносто девяти – числа, начинающего бесконечность – и найти людей, готовых за ними присматривать, с душой, словно окутывая их аккуратно сотканной одеждой глубокой ночью, дабы не встревожить их вечный сон. И вот тогда, когда всё закончится, вместо моря можно будет ждать белый, словно хлопок, снег, который посыпется с неба и накроет деревья своим кровом.

      Я даже предложила одной своей подруге, которая раньше занималась съёмкой документальных фильмов, снять короткометражку об этом. Она радостно согласилась, и мы пообещали друг другу заняться этим, но всё никак не можем найти подходящее для нас обеих время. Уже четыре года.

* * *

      И та знойная ночь, когда меня сломила жара асфальта и я, пешком вернувшись в пустой дом, принимала холодный душ. Каждую ночь из-за кондиционеров с соседних квартир, которые выплёскивали горячий воздух на улицу, мне приходилось закрывать все окна и двери. Гостиная напоминала закрытую сауну, и пока оставшаяся с душа прохладная влага была ещё на моём теле, я села за стол. С него я подобрала завещание, которое так и не нашло своего получателя, и разорвала его на части.

      Пиши с самого начала.

      Это заклинание всегда работает.

      Я начинаю писать заново. Не проходит даже пяти минут, как с меня начинает водопадом литься пот. Я снова принимаю холодный душ и возвращаюсь к столу. Только что неумело написанное новое завещание я снова рву на кусочки.

      Пиши с самого начала.

      Нормальное прощальное письмо.

      Летом прошлого года, когда моя личная жизнь начала разваливаться, словно упавший в кружку горячего чая кубик сахара, я написала роман «Прощай», ставший предвестником предстоящих мне расставаний. Это был рассказ о женщине, которая таяла, словно снег, превращающийся в слякоть. Но я не могла на этом остановиться.

      Каждый раз, когда глаза начинало жечь из-за стекающего со лба пота, я шла в душ. После я садилась обратно за стол и рвала только что написанное. Оставив попытки дописать завещание, я, вся липкая, ложилась на пол гостиной, пока на улице брезжил рассвет. Температура немного спадала – будто это была милость божья. И в миг, когда я почти смыкала глаза и засыпала, на том поле снова начинал идти снег – снег, который безостановочно шёл уже несколько десятилетий, или даже столетий.

* * *

      Они пока в безопасности.

      Они пока в безопасности, – подумала я, распахнув глаза и дрожа в страхе, будто прямо передо мной в воздухе повис громадный нож. Я так и не смогла сбежать с того поля.

      Деревья, рассаженные в верхней части – с крутого склона горы до самой её верхушки – были в безопасности: дотуда прилив не дойдёт. И за могилы рядом с ними тоже можно не беспокоиться, морем их не накроет. Кости тысячи погребённых людей были в сухости и сохранности, море до них не доберётся. Не гниющие чёрные деревья, у которых