Повесть о наступившем завтра. Ильнар

с большой компанией несмотря на комендантский час, запрещающий находиться больше четырёх человек. Но заканчивались такие визиты без серьёзных последствий. Милиционеры снимали отпечатки и отправляли в "обезьянник", где вполне можно было выспаться, пока родители не заплатят штраф и не вызволят. Зато было что потом друзьям и пацанам постарше рассказать – плюс в уличный авторитет, считай в профите. Разве что обстановка в отделениях милиции всегда была угнетающая. Обшарпанные стены, тяжёлые двери на доводчике с пружиной, а уж ходить в модных в те времена туфлях-гробах по линолеуму было невыносимо: они скрипели, словно приговаривая "посадят, посадят, сегодня точно посадят". Тимофей боялся представить себя в этом антураже подозреваемым, сидящим напротив опытного “следака”. Боялся, но представлял, как будто глубоко в душе жаждет этого как приключений, и оттого начинал бояться ещё больше.

      И вот он здесь. Спустя многие долгие годы, когда казалось уже прошли подростковые страхи и тяга к приключениям, уже обзаведясь семьёй и похоронив родителей, он сидит напротив следователя из-за уличной драки. Сидит уверенно, закинув ногу на ногу; носок кроссовка вращается и пританцовывает под мотив весёлой песни в голове; отвечая на базовые вопросы следователя, голос бодро звенит; а глаза с детским любопытством бегали от стен к потолку и обратно, не боясь показаться подозрительным. Тимофей приятно удивился отсутствию линолеума и люминесцентных ламп, они были заменены на керамическую плитку и светодиоды соответственно.

      – Какие-нибудь примечательные детали на разыскиваемых заметили?

      – Нет, – Тимофей уставился в пол, словно отчаянно пытался вспомнить детали, – нет, кроме тех, что я уже назвал не вспомню.

      Драка случилась в детском сквере. До реконструкции, которую провели всего три-четыре года назад, это был притон на открытом воздухе. Кустарник зарос было так сильно, что непросто было найти тротуар между саженцами, но ещё сложнее было не увидеть разбросанные под ветками бутылки, презервативы и шприцы. Последние, явно, применялись не для экстренной медицинской помощи. Потом заросли выкорчевали, оставив редкие кусты вдоль заново застеленных ровным асфальтом дорог. Дети, для которых и оборудовали новый сквер, катались здесь на самокатах под тенью редких, но высоких деревьев. Фигуры сказочных героев с человеческий рост, качели, верёвочные лестницы – такую идиллию детского счастья, казалось, нельзя было опорочить. Место внушало покой, спокойствие и безопасность, пока туда не пришли двое изрядно подвыпивших молодых человека. Оба были примерно возраста Тимофея, но он, прожив здесь с самого детства, их не знал.

      – Значит, – ткнул следователь указательным пальцем в стол, – Вы не запомнили, а потерпевшая запомнила. Вы – молодой мужчина в самом расцвете сил, который, к тому же, отоварил двух, с позволения сказать, мужчин – не запомнили, а она – бабушка шестидесятого года рождения – да, – следователь выдержал долгую паузу, прежде чем спросить, – У Вас есть хронические заболевания связанные с мозгом? Или злоупотребляете алкоголем? Если нет, то это странно.

      – Да нет, как по мне, так все очень просто – адреналин. Что-то вроде аффекта.

      – А у потерпевшей адреналин не заиграл в крови, по-вашему? – глянул исподлобья следователь, – какое-то пьяное быдло ударило бабушку по руке и разбило телефон. Готов поспорить, перепугалась она не на шутку. Вы, и вы и она в смысле, какое-то время стояли рядом с преступниками и разговаривали, прежде чем началась драка. И в этот момент Вы не разглядели золотой зуб во рту у одного и родинку над губой у другого. Так Вы хотите сказать?

      – Не спалил я этого, я в глаза им смотрел, – Тимофей наиграл безразличие.

      Он приметил их сразу, едва вошёл в парк и сел на скамейку. Они громко разговаривали, неуместно матерясь и передавая литровую пластиковую бутылку с пивом друг другу. Один, в вязаном свитере и джинсах, сидел на скамейке, сгорбившись и подперев руками подбородок, шмыгал и время от времени плевал перед собой на асфальт. Вид у него был измученный и болезненный, а осипший голос рвался, как картонная бумага. Второй стоял напротив, пьяными шагами уклоняясь от плевков товарища. Он почему-то усердно размахивал только правой рукой, на которой блестели золотая цепочка на запястье и большая печатка, выпирающая из пальца уродливой бородавкой. Цепи и железо похоже были его фетишем или страстью: на нем были джинсы с цепью, на ботинках болтались цепи и на шее, поверх серой водолазки, тоже была цепь. Тимофей назвал эту экзотическую парочку Бациллой и Кольчугой.

      – Не спалил, – повторил следователь, кивая головой, – давай отложим официальную часть нашей беседы и поговорим просто как двое мужчин. Можем перейти на ты?

      Следователь положил ручку и отодвинул её к краю стола, потом положил листок с записями в папку и отодвинул к ручке. Тимофей несколько расслабился и кивнул головой. Следователь откинулся на спинку кресла и заговорил:

      – Ты ведь раньше жил по понятиям, не так ли?

      – Ну да, а кто не жил.

      – И то верно. Я когда ещё в милицейской школе учился, у меня были одноклассники, которые "жили с пацанами". Ох уж, времена были! Только подумай: вся ребятня считала, что быть бандитом круто! Мир сдвинулся,