Тайга (сборник). Сергей Максимов

смилостивились и поручили разносить обеды заключенным на работу. Женщина она была молодая и чрезвычайно сильная.

      Каждый из нас получил по куску вонючей трески и по маленькому кусочку хлеба.

      – Дай, ведьма, еще кусочек? – попросил Митька Пан.

      – У начальничка! – басом ответила она и скомандовала своим разносчикам: – Пошли дальше!

      Мы присели на траву и с жадностью стали поглощать треску и хлеб.

      Всеволод Федорович сжимал и разжимал пальцы.

      – Слушайте, – сказал я. – А почему бы вам не сходить к начальнику и не попросить его о переводе на какую-нибудь другую работу?

      Всеволод Федорович грустно улыбнулся.

      – Пробовал.

      – Ну и что?

      – Никогда не выходило.

      – Знаете что? Сходите еще раз. Настаивайте.

      Он пожал плечами.

      – Бесполезно.

      – Ах, какой вы! Надо добиваться. Иначе, конечно, ничего не выйдет.

      Митька Пан покосился на нас.

      – Ты, Всеволод, взаправду сходи. Тебе работа не под силу. Я это вижу. Сдохнешь – как пить дать. Руки для музыканта – это, верно, все. У меня был кореш, здорово на баяне играл. А потом на лесозаготовительном лагпункте не захотел работать и отрубил сам себе три пальца на левой руке. Так потом, как ни прилаживался играть – ни черта не выходило.

      Мы рассмеялись.

      – Я – вор, – продолжал Митька Пан, – но никакого бесчинства терпеть не могу. Вот и Ефимыча тоже бы надо освободить от сваебойства… Как, Ефимыч, а?

      – Господь всех нас освободит, – тихо сказал старик.

      – Вы, Митя, хоть и вор, но хороший человек, – сказал Всеволод Федорович, – куда лучше других, не воров. Только зря с десятником ругаетесь…

      – Я еще ему башку срублю, – пообещал Митька Пан. – Слышишь, десятничек?

      – Слышу, – отозвался Голубев, доедая треску. – Только смотри, как бы я тебя первого не упрятал куда следует… Давай начнем, ребятишки!

      – Эх, кровопийца! – воскликнул Митька Пан. – Дай хоть людям дых перевести.

      Он вскочил. Разорванная до пояса рубашка обнажала сильную, исколотую татуировкой грудь и живот, весь покрытый ножевыми шрамами. Голубые глаза на бледном лице сверкали гневом и ненавистью. Секунда, и – случилось бы то, что давно обещал сделать Митька Пан, но вдруг, резко повернувшись, он первый подошел к вороту и взялся за рычаг. Я видел, как прыгали желваки на его щеках.

      Вечером мне удалось уговорить Всеволода Федоровича пойти к начальнику лагпункта. Отправились вместе.

      Комендант долго не хотел нас выводить за зону, но потом, махнув рукой, приказал охраннику сопровождать нас.

      Начальник лагпункта Сулимов жил в маленьком домике, в стороне от лагпункта, обнесенного забором с колючей проволокой. Минут пятнадцать мы стояли в передней, ожидая, когда он нас примет.

      Вошли.

      Сулимов лежал, развалясь на койке, и кормил сахаром огромную собаку овчарку. Ворот украшенной кровавыми петличками гимнастерки был раскрыт, ремень снят, и несколько верхних пуговиц на синих галифе растегнуты.

      – Ну,