Моя война. Валерия Гончарова

руку, но тут же какой-то мужик в форме, крикнул что-то непонятное. Я знала, что это немецкий. Странным он мне тогда казался, этот немецкий, как будто собака лает. Колючий язык.

         Когда очередь дошла и до нас, бабушку хотели увести вправо, меня влево, но я не хотела, крепко держала ее. Чувствовала тогда, отпущу – потеряю! Откуда я знала это?

         Она улыбнулась мне: «Маша, будь сильной», – ещё что-то, не помню. Странно прозвучало это имя «Маша», совсем неожиданно от бабушки. Она меня так никогда не звала.

         И я была сильной, хоть и не понимала, что происходит.

         Я протянула руку: «Бабуля, ты куда?!» я подалась всем телом. Она меня не слышала, а смотрела на человека, который был перед ней.

      – Бабуля! – я закричала!

         Она молча посмотрела на меня и кивнула. Я тогда не знала, что думать.

         Что это: подойти или оставаться на месте. Я кинулись к ней:

      – Бабуля, милая, что это?!

         Какой-то мужик в форме оттолкнул меня очень грубо, стало больно:

      – В строй! На каком-то странном русском сказал. Но я поняла.

         И я пошла, в тот строй…Бабушка посмотрела на меня и сказала:

      – Ничего не бойся, сейчас запишут, потом, вон там, она махнула куда-то рукой, снова увидимся.

         Но что-то было тогда в ее глазах, что-то такое…что я не поверила.

         Закричала, помню, так громко: «Бабуля, милая, не уходи!» и бросилась к ней. Помню, чьи-то руки, сильные, как стальные щипцы, схватили меня за плечи и рванули назад. Это причинило мне сильную боль, и я разрыдалась. Я билась, лупила руками, ногами, махала ими в воздухе и ревела.

         Сквозь пелену слез я видела, что бабушка тоже заплакала.

      – Марыся, иди, ничего не бойся! Просто перепишут, и мы увидимся. Скоро!

         Она отвернулась, чтобы скрыть рыдания, какая-то женщина обняла ее, но бабуля оттолкнула. Меня развернули и повели к столу с полицаем, теперь не бабуля, а тот в чёрной форме, как грач.

         У него рука была такая сухая и холодная, противно было, что он меня держит.

         Возле стола мне задавали какие-то вопросы, я отвечала сквозь всхлипывания. Что-то записали и дали мне бумажку. Я тогда глянула и только номер какой-то увидела. Не знала ещё, что этот номер потом моим именем и будет. На всю жизнь.

         Мальчик ко мне подошёл, тот, из очереди.

      – У тебя что написали?

         Я глянула в листок, какие-то буквы мне неизвестные и номер синими чернилами, яркий такой.

         –3311, – назвала я цифры и пожала плечами.

      – А у меня 3310, – он улыбнулся.

         Так мы и пошли с ним вместе 3310 и 3311.

         3311

         Нас подвели к какому-то зданию. Оно жутко выглядело, мы все замолчали, испугались ужасно. Страх передавался по воздуху, поэтому все в кучку сбились. Многие плакали. Плач этот до сих пор в ушах стоит, и я ночами спать не могу.

         Заводили по очереди, пока все остальные на улице толпились. Кто-то шептался, кто-то молчал, испуганно глядя себе под ноги.

         Мальчик, который «3310», взял мою руку и сжал крепко, я не сопротивлялась. Бабуля сказала, что надо быть