Господин Великий Новгород. Марфа-посадница. Дмитрий Балашов

чего нать! А ты, Онфим, персиянца поглядишь!

      Домаша улыбнулась робко и благодарно.

      Пока она набирала зеленого и желтого шелку себе и свекрови, белил на белку, мыла – на другую белку и присматривала бухарскую лазоревую с белыми цветами хлопчатую зендянь Яньке на сарафан, Олекса, мешая русские, татарские и персидские слова, поговорил с толстым рыжебородым купцом о путях. Тот жаловался: где-то у Хвалынского моря было размирье, и оттого стояла дороговь на все товары. Сам он приехал в Новгород за полотном, а полотно возил еще далее своей земли, в Индию.

      Уставившемуся на него во все глаза Онфиму купец протянул на ладони липкую коричневую палочку с сильным и пряным незнакомым запахом.

      – Волога, – старался объяснить он, показывая на рот, – кушати!

      Онфимка, оробев, попятился было.

      – Бери, бери, Онфим, – ободрил его Олекса. – Отведай персицкой сладости!

      Поблагодарив купца, двинулись дальше. Онфим, осмелев, стал пробовать восточное лакомство.

      – Онфиме, дай мне кусочек откусить! – шепотом запросила Янька.

      – Не дам!

      – Дай, Онфиме, я тебе баску даю, у меня есть!

      Онфим наконец расщедрился:

      – На!

      – Кыш, кыш, Янька, Онфиме, не балуйте! – одергивала Домаша расшалившихся детей.

      Олекса искоса осмотрел семейство. Уже у всех от воды раскисла обувь. Домашины цветные двухслойные выступки, как ни береглась, тоже размокли и забрызгались грязью. Куда теперь? Ему бессознательно хотелось еще оттянуть неизбежную встречу с Ратибором.

      Устав бродить по торгу, он повел семью в мастерскую изографа Василия. Давно ладился заказать образ Параскевы-Пятницы доброго письма, тут собрался наконец.

      В мастерской после солнечной и суматошной улицы было тихо и прохладно. Даже говорили как в церкви, вполголоса: при «самом» остерегались шуметь, не любил. Янька и Онфим разом притихли, увидя вокруг строгие иконные лики. Веселый подмастерье, растиравший краску, подмигнул детям, кивком головы указал на мастера. Тот нехотя отстранился от работы, опустив длинные большие руки, исподлобья оглядел заказчика. Увидев детей, помягчел.

      Олекса глянул на лик Николы и забыл, зачем пришел.

      – Торгуй, купец! – пошутил изограф.

      – Сколько? – не в тон, разом охрипнув, спросил Олекса, не отрываясь от суровых умных глаз святого под изломами кустистых бровей. Этот бы не стал сомневаться!

      – Не продажна, – усмехнулся Василий, – заказ. Самому посаднику Михаилу писал! Нынче и несу.

      Глубоко вздохнул Олекса, с сожалением и облегчением следя, как бережно начали заворачивать тяжелый образ в полотна. Не по достатку покупать такое… А ведь купил бы и не постоял за ценой! Любую дал, скажи только Василий… Уже и с неохотой вспомнил про свой заказ.

      – Что поскучнел, купец? Параскеву? – глянул, прищурясь, остро, без улыбки, на Домашу и потом глядел несколько раз тем же пронзающим острым оком.

      – Параскеву… – повторил, словно размышляя. –