Сердце вне игры. Нира Страусс

Ты же сказала бабушке, что не поедешь, верно?

      Останавливаюсь как вкопанная на полпути между навесом и крыльцом, в освежающей тени клена, прямо на границе участков мистера Моттрама и Вебберов. Первый порыв – открыть рот и спросить Джастина, как он может такое спрашивать, ведь он… ведь он знает. Только он и Трин, только эти двое знают все. Только им я могла изливать душу все последние месяцы, когда казалось, что ситуация выходит из-под контроля и меня захлестывает с головой, словно я одна в открытом море и что-то тянет меня за ноги на дно.

      Наверное, именно поэтому я беру себя в руки и набираю в грудь воздуха.

      – Джастин… – Не нахожу, что еще сказать, чтобы это не прозвучало как нотация. Прекрасно знаю: нотации он ненавидит.

      – Лювия, не можешь же ты потакать всем ее капризам, – говорит он, и слова его звучат логично и взвешенно. – Так не годится. А как же ты? Как же твои желания?

      Отличные вопросы. Волоча ноги, добредаю до тени на крыльце и плюхаюсь на вторую ступеньку. Вопросы хорошие, вот только… бабушка и не подозревает, что я потакаю ее капризам. В этом вся суть. А я… я никогда не буду жить спокойно и не избавлюсь от чувства вины, если не буду с ней рядом, если не сделаю ее счастливой.

      В тот момент, когда я совершенно случайно узнала, что у моей бабушки рак, все изменилось. Меня буквально пронзило ощущение, что до той самой минуты я жила настоящей, полноценной жизнью и она вдруг разбилась, как зеркало, в которое запустили камень. Теперь каждый осколок отражал бабушку: вот она ухаживает за мной, вот дарит мне на день рождения подарок, уверяя, что его мне прислала мать (бабушка даже подделывала ее почерк и подпись), а вот сидит рядом со мной, пока я рисую, и листает свои журналы, читает статьи о паранормальных явлениях. Я смотрела на все эти фрагменты того, что было моей жизнью, и чувствовала себя… круглой дурой. Избалованной. Виноватой.

      Узнав эту новость, я стала ждать, что бабушка сама мне обо всем расскажет, но ничего подобного не случилось. И тогда я поняла, какой у нее план. Поняла, что задумала эта бандитка, потому что увидела это в тех же осколках. Она решила в очередной раз укутать меня заботой, сделав вид, что ничего страшного не происходит.

      А я решила, что этого ей не позволю. С тех пор я уважаю ее решение хранить тайну. Она не знает, что мне известно, и так будет продолжаться ровно столько, сколько нужно. Вот только одной она не останется. Этого я не допущу.

      Бросить самую добрую и щедрую на свете женщину в самый трудный период ее жизни? Оставить ее без поддержки, без родных людей?

      Как такое вообще могло прийти ему в голову?

      «Вот именно, как это могло прийти в голову Джастину?» – думаю я по инерции. И сразу же заставляю себя задвинуть эти мысли подальше, как можно дальше от этого разговора.

      – Не думаю, что это настолько серьезно, – тихо говорю я, теребя торчащую из шаровар нитку. – И они уже оплатили кемпер, так что…

      – Пусть едет со своей